Записки об Анне Ахматовой. 1938-1941
Шрифт:
– Анна Андреевна очень просит вас прийти. Это очень, очень надо. Вы можете? Вы придете? Ну, слава Богу.
Я отправилась. Было уже около одиннадцати. Дождь; мокрый черный асфальт блестит осенне и кинематографически.
Анна Андреевна в кресле возле стола, в белом платке поверх халата, строгая, спокойная, тихая, мрачная. Я еще раз про себя подивилась тому, как человек может быть таким совершенным и таким выраженным. Хоть сейчас в бронзу, на медаль, на пьедестал. Статуя задумчивости – если задумалась, гнева – если разгневана.
Когда я вошла, передо мной сидела сама тоска. Но скоро это переменилось.
– На днях у меня был А. с женой [228] ;
228
А. —?
Я спросила, хватает ли у нее обычно голоса на выступлениях.
– Когда слушают хорошо, всем голоса хватает, – ответила она.
Я рассказала ей о холуйской статье Б-ой [229] .
– Вот из-за этого-то я и перестала заниматься Пушкиным… Кроме того, мне было тяжело от грызни между пушкинистами. Вечером благополучно уснешь, а утром увидишь, что тебе за ночь руку или ногу отъели… Цявловский и то стучал на меня кулаком по столу. В работе над «Золотым петушком» мне повезло: книга оказалась в библиотеке Пушкина. А то они мне ни за что не поверили бы. Цявловский кричал мне, что это русская сказка, чем доказал только свое невежество, потому что сюжеты всех русских сказок давно известны наперечет, их можно все перебрать, как бусы на нитке… И в русских сказках такого сюжета нет [230] .
229
?
230
Речь идет о работе А. А. «Последняя сказка Пушкина» – ОП, с. 10.
Разговор перешел на Достоевского.
Я сказала, что люблю его сильно, но перечитываю редко: очень уж тяжелое чтение.
– А мне в последнее время он представляется почти идиллическим, – сказала Анна Андреевна. – Я вот теперь в Москве перечла «Подростка». Ах, какая вещь!
Но все это совсем не страшно. К реальной действительности это отношения не имеет. Это все стороны его души – и только. В действительности ничего такого никогда не было и не бывает.
Я сказала, что не люблю Тургенева.
– Мелко у него все, люди мелкие и события, и сам он мелковат, – сказала Анна Андреевна.
Потом:
– Когда я была у Корнея Ивановича, его позвали по какому-то делу, он извинился и минут на двадцать ушел, дав мне Гончарова, чтобы я почитала пока. Помните рассказ Гончарова о том, как Тургенев его обворовал? Конечно, там много бреда, но когда читаешь – понятно все-таки, что в основе лежит истина.
Затем, сообщив мне очень торжественно и многозначительно, что Лозинский переводит уже двадцатую песню «Ада», она рассказала:
– Знаете, во Флоренции хранится подлинное завещание отца Беатриче. Из этого завещания явствует, что звали ее вовсе не Беатриче, а Биче. Исследователи долго не понимали,
Я поднялась, но она сказала умоляюще:
– Я сейчас поставлю чайник. Вы не можете себе представить, как быстро он закипит!
Она вскочила с кресла и воткнула вилку в штепсель необыкновенно быстрым и гибким движением.
– Правда, у меня к чаю один только сухарь, да и тот черствый. Ни у кого не бывает такого плохого угощения, как у меня.
За чаем она снова рассказывала мне о Москве, в частности, о Николае Ивановиче.
– Он сейчас в какой-то новой орбите… Теперь он бритый, подтянутый и даже эскалаторов метро перестал бояться – а раньше это было такое мученье… Та дама, в чьей орбите он находился прежде, теперь отлучена от стола и ложа. Мне выпало на долю подавать ей первую психическую помощь. Я посоветовала ей воздвигнуть в сердце мавзолей угасших чувств и отойти без объяснений… Я по себе знаю, что в подобных случаях следует поступать только так. Он, несомненно, в новой орбите: он и со мной стал другим. Очень обрадовался мне, был внимателен, но всё совсем, совсем не так, как прежде. Удивляться нечему – живем в разных городах, видимся редко.
Постучался и вошел Николай Николаевич. Почесывая макушку, он спросил:
– Аня, у вас нет 15 рублей?
– У меня 50.
– Ну, дайте 50. Я пытался продать книги, но не вышло.
– Все сейчас пытаются продавать книги, и у всех не выходит… Была сегодня Ольга, взяла 50 рублей: она пыталась продать книги и у нее не вышло… [231] Возьмите, пожалуйста.
Николай Николаевич взял, поблагодарил, почесал голову и вышел.
Анна Андреевна рассказала, что собирается выкупить у Тани свою книгу за 100 рублей.
231
Ольга – Ольга Федоровна Берггольц. О ней см. «Записки», т. 2.
– Как? Неужели она вам так не отдаст? Ведь она получила ее от вас даром.
– Ничего не получила, а просто вошла в комнату и сама взяла, когда тут стопочка лежала на стуле. А теперь говорит, что отдала бы мне, пожалуй, за 100 рублей.
Ну, квартирка!
7 сентября 40. Вчера я позвонила вечером Анне Андреевне и попросила разрешения прийти. По дороге купила пирожных. У нее сидела Лотта. Долго уверяла Анну Андреевну, будто безумно ее боится. Но по ее развязности и остротам этого заметно не было.
Скоро она ушла.
Анна Андреевна рассказала мне: «закрыл лицо руками». И о Расине:
– Расин умер оттого, что король ему не ответил на поклон. Он был в силе, а потом кто-то оттер его. Чтобы проверить свои акции, он пошел к мессе и стал на положенное ему место. Дождался выхода короля. Поклонился ему, а тот не ответил. Тогда Расин пошел домой, лег в кровать и к вечеру скончался [232] .
Нынче всю ночь она читала Данта, сравнивая его с французским подстрочником.
232
Кто закрыл лицо руками и с кем случилось нечто подобное тому, что случилось с Расином, – вспомнить не могу.