Записки об Анне Ахматовой. 1938-1941

Чуковская Лидия Корнеевна

Я сказала ей, что сегодня, когда шла к ней через воинский вагон, услышала с верхней полки:

– Я бы тех жидов Гитлеру оставил, нехай он их всех в землю закопает живыми!

– Таких надо убивать! – быстро сказала Анна Андреевна.

8 ноября 41. Пустыня.

Мы стоим очень долго между двумя станциями.

Верблюды вдали. Я впервые понимаю, что они не уроды, а красавцы: стройным, величавым движением колышется караван.

Анна Андреевна оживлена, заинтересована, видит гораздо больше, чем я. Каждую минуту показывает мне что-нибудь.

– Орел! – говорит она. – Опустился вон на ту гору! Река – смотрите – желтая!

Не верит, что я не вижу. Перестала читать, разговаривать – смотрит, смотрит.

9 ноября 41. Я оттолкнула Анну Андреевну от окна – мальчики-узбеки швыряют камни в наш поезд с криками: «Вот вам бомбежка!» Камень ударился в стенку вагона. Мы где-то совсем близко от Ташкента. Все цветет. Окна

открыты.

9 ноября. Ташкент. Гостиница. На вокзале нас встретил К. И. с машиной. Иду и детей он отвез к себе, а меня и Анну Андреевну в гостиницу.

Стихотворения Анны Ахматовой

те, без которых понимание моих записей затруднено

№ 1 к стр. 18

Борис Пастернак

Он, сам себя сравнивший с конским глазом,Косится, смотрит, видит, узнает,И вот уже расплавленным алмазомСияют лужи, изнывает лед.В лиловой мгле покоятся задворки,Платформы, бревна, листья, облака.Свист паровоза, хруст арбузной корки,В душистой лайке робкая рука.Звенит, гремит, скрежещет, бьет прибоемИ вдруг притихнет, – это значит, онПугливо пробирается по хвоям,Чтоб не спугнуть пространства чуткий сон.И это значит, он считает зернаВ пустых колосьях, это значит, онК плите дарьяльской, пр клятой и черной,Опять пришел с каких-то похорон.И снова жжет московская истома,Звенит вдали смертельный бубенец…Кто заблудился в двух шагах от дома,Где снег по пояс и всему конец?За то, что дым сравнил с Лаокооном,Кладбищенский воспел чертополох,За то, что мир наполнил новым звономВ пространстве новом отраженных строф,—Он награжден каким-то вечным детством,Той щедростью и зоркостью светил,И вся земля была его наследством,А он ее со всеми разделил.

19 января 1936

№ 2 к стр. 32

Творчество

Бывает так: какая-то истома;В ушах не умолкает бой часов;Вдали раскат стихающего грома.Неузнанных и пленных голосовМне чудятся и жалобы и стоны,Сужается какой-то тайный круг,Но в этой бездне шепотов и звоновВстает один, всё победивший звук.Так вкруг него непоправимо тихо,Что слышно, как в лесу растет трава,Как по земле идет с котомкой лихо…Но вот уже послышались словаИ легких рифм сигнальные звоночки, —Тогда я начинаю понимать,И просто продиктованные строчкиЛожатся в белоснежную тетрадь.

[5 ноября 1936]

№ 3 к стр. 38

Приговор

И упало каменное словоНа мою еще живую грудь.Ничего, ведь я была готова.Справлюсь с этим как-нибудь.У меня сегодня много дела:Надо память до конца убить,Надо, чтоб душа окаменела,Надо снова научиться жить.А не то… Горячий шелест летаСловно праздник за моим окном.Я давно предчувствовала этотСветлый день и опустелый дом.

[22 июня] 1939 [ «Реквием», 7]

№ 4 к стр. 38

Годовщину последнюю празднуй —Ты пойми, что сегодня точь-в-точьНашей первой зимы – той, алмазной —Повторяется снежная ночь.Пар валит из-под царских конюшен,Погружается Мойка во тьму,Свет луны как

нарочно притушен,И куда мы идем – не пойму.Меж гробницами внука и дедаЗаблудился взъерошенный сад,Из тюремного вынырнув бреда,Фонари погребально горят.В грозных айсбергах Марсово поле,И Лебяжья лежит в хрусталях…Чья с моею сравняется доля,Если в сердце веселье и страх.И трепещет, как дивная птица,Голос твой у меня над плечом.И внезапным согретый лучомСнежный прах так тепло серебрится.

1919

№ 5 к стр. 40

Чем хуже этот век предшествующих? РазвеТем, что в чаду печалей и тревогОн к самой черной прикоснулся язве,Но исцелить ее не мог.Еще на западе земное солнце светитИ кровли городов в его лучах блестят,А здесь уж белая дома крестами метитИ кличет воронов, и вороны летят.

1919

№ 6 к стр. 46

Муза

Когда я ночью жду ее прихода,Жизнь, кажется, висит на волоске.Что почести, что юность, что свободаПред милой гостьей с дудочкой в руке!И вот вошла. Откинув покрывало,Внимательно взглянула на меня.Ей говорю: «Ты ль Данту диктовалаСтраницы Ада?» Отвечает: «Я».

1924

№ 7 к стр. 50

К смерти

Ты все равно придешь – зачем же не теперь?Я жду тебя – мне очень трудно.Я потушила свет и отворила дверьТебе, такой простой и чудной.Прими для этого какой угодно вид,Ворвись отравленным снарядомИль с гирькой подкрадись, как опытныйбандит,Иль отрави тифозным чадом.Иль сказочкой, придуманной тобойИ всем до тошноты знакомой, —Чтоб я увидела верх шапки голубойИ бледного от страха управдома.Мне все равно теперь. Клубится Енисей,Звезда полярная сияет.И синий блеск возлюбленных очейПоследний ужас застилает.

19 августа 1939

Фонтанный Дом [ «Реквием», 8]

№ 8 к стр. 59

– «Я пришла тебя сменить, сестра,У лесного, у высокого костра.Поседели твои волосы. ГлазаЗамутила, затуманила слеза.Ты уже не понимаешь пенья птиц,Ты ни звезд не замечаешь, ни зарниц.И давно удары бубна не слышны,А я знаю, ты боишься тишины.Я пришла тебя сменить, сестра,У лесного, у высокого костра».– «Ты пришла меня похоронить.Где заступ твой, где лопата?Только флейта в руках твоих.Я не буду тебя винить,Разве жаль, что давно, когда-то,Навсегда мой голос затих.Мои одежды надень,Позабудь о моей тревоге,Дай ветру кудрями играть.Ты пахнешь, как пахнет сирень,А пришла по трудной дороге,Чтобы здесь озаренной стать».И одна ушла, уступая,Уступая место другой,И неверно брела, как слепая,Незнакомой узкой тропой.И все чудилось ей, что пламяБлизко… бубен держит рука.И она, как белое знамя.И она, как свет маяка.