Записки переводчицы, или Петербургская фантазия
Шрифт:
Василиус неожиданно сказал:
— Да, согласен. Эта башня — твой маяк в океане прошлого. Может, без него мы бы и не выплыли сегодня.
— Ты же обещал не читать мои мысли!
— Извини, я забыл. Как-то само получилось...
Мы помолчали.
— Помнишь, Аня, скамейку? Ты тогда спросила меня, какой я волшебник: добрый или злой? А перед этим сказала, что тебе не нравится слово «маг», якобы оно происходит от «манить», «заманить», «обманывать»... — Он медленно помешивал кофе мельхиоровой ложечкой. — Это, кстати, абсолютно неверно.
— Может быть, «воображение», «imagination»?
—
— Может, сначала нужно спросить мнение людей?
Он задумчиво выпустил колечко голубого дыма. Проследил, как оно улетает в закат, и примиряюще улыбнулся:
— По-моему, сейчас у нас может произойти первая семейная ссора... Анна, я иногда допускаю право выбора: например, сегодня я шел навстречу твоим желаниям. Из-за тебя, дорогая, мы спустились вниз по времени, хотя очень рисковали.
— О! — Я порозовела. — Благодарю. Это действительно было опасно?
Он поморщился:
— Почти смертельно! Помнишь, когда мы вошли в коридор времени, я взял тебя за руку? Я забрал у тебя энергию желания, иначе мы утонули бы в этой пучине. Не переживай, это немного — примерно одна шестнадцатая твоей души.
Я похолодела и почувствовала, что мои глаза становятся величиной с блюдце. В ответ мой маг заразительно расхохотался:
— Анна, что с тобой? Ты в принципе не понимаешь шуток, старушка нюй-куй! Теперь ясно, почему Бронштейн так и не решился дотронуться до тебя за все эти годы. Это, наверное, примерно то же, что обнять трансформатор.
— Н-не надо про трансформатор! — Я невольно вспомнила голубую бабочку среди зимы. — Никогда не произноси это слово!
Василиус насмешливо оглядел меня с головы до ног:
— Боже, какая ты красивая, когда злишься или боишься! Ты напоминаешь цветок, дрожащий от ветра. И этот свет, когда садится солнце, — ты в нем вся золотая... Если ты похожа на Маринку, то у меня полное взаимопонимание со всеми самозванцами, которые ее любили. И знаешь, о чем я сейчас еще думаю? Я думаю о своем участии в тебе. Можно я все-таки буду называть тебя своей Галатеей или Коппелией?
«Коппелия», «одна шестнадцатая часть души» — мои бедные нервы не выдержали.
— Нельзя! Я — Анна, Анна, Анна! А вот кто ты — я иногда теряюсь в догадках!
— Дорогая... — Василиус откинулся на спинку кресла. — Обо мне тебе расскажут в Интернете, на телевидении и даже в кино. Здесь существует полная ясность. Вопрос в другом! Как меня, хитроумного, угораздило влюбиться в синий чулок и пойти по пути этого издателя? С чего ты взяла, что ты сказочница? Хотя все возможно! Задатки есть, можно улучшить...
— Не смей ничего улучшать!
— Хорошо-хорошо! Будешь жить до ста лет и умрешь какая есть!
— Ты... ты уже порылся в моем прошлом?!
— Нет, просто у людей иногда мысли сходятся. Зачем ты грубишь, дорогая? Ради тебя я сегодня так старался! Какая неблагодарность, Анна! Считай, что я обиделся.
Я не поверила, что он действительно обиделся (в глазах поблескивали смешинки), но стало стыдно и я расстроилась.
— Прости, сегодня был тяжелый день, я запуталась...
— Ладно, не хочешь быть Коппелией — станешь Ариадной или моей музой. Например, Уранией. — Он расхохотался. — Урания — звездочет, как и ты, дама серьезная, ученая!
Нахохлившись и уставившись прямо перед собой, я изучала балконные вазоны. Василиус слегка приобнял меня за плечи и поцеловал руку:
— Не обижайся, Анна! Все нормально, все хорошо! Мы привыкнем друг к другу. Главное, что я тебя безумно люблю.
Я продолжала обиженно сопеть.
— Ну, ничего, ничего... Жена должна бояться мужа своего, так? Иначе какой в семье порядок?
Он отправился смотреть футбол, а я задержалась на воздухе. Последнее время я чувствовала себя и выглядела замечательно, как будто бы он не забрал одну шестнадцатую моей души, а отдал половину своей. Что я, в конце концов, хочу от него? Разве я не стала счастливой? Теперь мне уже стыдно за свой крик. И феноменальное занудство.
Я долго стояла, облокотившись на перила балкона; ночное небо потемнело, и башня стала незаметной. Вокруг гостиницы зажглись фонари, заливая светом лабиринт дорожек в маленьком парке, который раскинулся прямо под нашим балконом. За красивой оградой плыл в бесконечность автомобильный поток. Был тихий, приятный летний вечер. Я окончательно успокоилась и в этот момент отчетливо услышала быструю и странную скороговорку. Ее не смогли заглушить вопли футбольных болельщиков. Вероятно, Василиус говорил по телефону.
— Если вы поняли всего понемножку, значит, вы ничего не поняли! Руны — это смысловой ряд, и пока вы не поняли феху, вам никак не понять уруз... Не огорчайтесь! Некоторые души и так разбиты на части. Диссоциации сейчас часты, так что могли и кусочек забрать. Постепенно привыкнете...
О чем это он?.. Одиссей — экстрасенс, все экстрасенсы так зарабатывают... Но твой друг не очень сентиментален: вспомни Василия, которого превратил в обычную иллюзию. Как он тогда говорил? Что-то вроде: «Я гарантирую, цыган больше не вернется. Сапоги и ватник лежат в ванной...» А Валентина? «Я хотел ей помочь...» А что с ней стало? Странная музыкантша, побывав на грани жизни и смерти, встала на путь здравомыслия и выходит замуж за «порядочного человека». Кажется, это называется шоковой терапией? Я почему-то представила леди Рубенс в белом кружевном чепчике и длинном старинном платье. Глаза скромно опущены, кофейный поднос в руках — бедная девочка, мне тебя искренне жаль! Нет, я положительно не хочу, чтобы меня улучшали!
А бежать некуда: любовь — такая штука, от которой далеко не убежишь. Жизнь без Василиуса уже особого смысла не имела. Да и можно ли убежать от волшебника? Итак, что делать? Как совместить несовместимое: любить и не бояться исчезнуть?
И вдруг подул ветер. Налетел, хлопнул балконной дверью, закружил над головой шальные листики. В его круговерти появилось нечто, медленно плывущее по воздуху, похожее на черно-золотую птицу с распростертыми крыльями. По счастью, я не успела закричать, и тут где-то близко-близко (может быть, в душе?) зазвучал родной голос Василия: