Записки prostitutki Ket

Безымянная Екатерина

Резинку натянули и погнали. Минут десять он меня потрахал, я уж думала – все, скоро будет готов. И тут он останавливается и, так внимательно-внимательно глядя мне в глаза, выдает сакраментальную фразу: «Я хочу, чтоб ты кончила…»

«Итить твою мать, профессор!»

И на-ча-лось.

Через три минуты я изобразила ему оргазм.

Он просиял, промурчал что-то вроде «ну вот, хорошо же» – и продолжил на мне наяривать, периодически останавливаясь, чтобы не кончить. (Ой, ну как я эти мансы не люблю!)

Еще

через пять минут я поняла, что пора изображать второй, а то он не успокоится, и скорчила оргазменную судорогу.

Дядя засветился, но кончать сам, судя по всему, не собирался. Точнее, кончать он совершенно точно не собирался. Он останавливался поминутно, и я видела – всячески держится.

Все, лишь бы мне было хорошо.

Я с тоской подумала, что у меня закончились огурцы с помидорами, салат на ужин сделать не из чего и надо бы сходить в магазин.

И изобразила третий.

На моем третьем обычно кончают все.

Только не этот террорист.

Он вертел меня во все стороны.

Он трахал меня раком, боком и с подскоком, дергал за грудь (очевидно, это изображало изысканные ласки), каждые полминуты спрашивал: «Ну что, хорошо тебе?» – и приговаривал: «Ну же, девочка, да, да, кончай! Давай!»

Я мычала, что мне неимоверно офигенно. И давала.

Через полчаса я намекнула ему, что я и так уже три раза и что если все это счастье для меня, то больше не надо и пора бы ему таки закончить самому и покурить.

А он сказал: «Это пока три! Со мной недавно одна, твоя коллега, шесть раз кончила! Ты же тоже так хочешь, я знаю…»

Коллега! Если ты это читаешь, я хочу тебе сказать – это ты зря!

Ну почему, почему ты не изобразила ему всего лишь два?

Ну почему шесть?!

У него же мировоззрение в клочья порвалось! Он же теперь всех на своем пути затрахает до смерти.

Короче… пока я не выдала ему на гора шесть оргазмов, он, зараза, с меня не слез.

После седьмого, бонусного, он позволил себе закончить, и еще долго лежал с неимоверно довольным лицом, и все спрашивал: «Ну что, хорошо тебе было? Видишь, тебя же наверняка не часто так хорошо трахают! А я всегда думаю о женщине в первую очередь!»

Альтруист, блин.

Дверь я за ним закрывала с чувством бооольшооого облегчения. Где-то в глубине сознания шевелилась мысль, что неплохо бы ему на прощание забить в спину осиновый кол.

Он ушел довольный, аки слон, и пообещал заходить еще.

Я знаю точно – для него меня не будет дома.

Оперный певец

Этот начал без предисловий:

– А вы знаете, Катерина, какой человек к вам пришел?

И гордо посмотрел на меня, демонстрируя сначала фас, потом и профиль.

Я рассмотрела. Его лицо мне не было знакомо.

Достаточно полный, лет сорока пяти, вид он имел жутковатый.

У него были рыжие волосы, абсолютно белая, как у альбиноса, кожа на лице, такие же белые брови и ресницы, и самое главное – на глазу было бельмо. Я подумала про себя, что Азазелло в сравнении с ним отдыхает и что если бы не деньги, то я бы – ни за что, но вслух, конечно же, сказала совсем другое.

Я облокотилась на дверной косяк, изобразила настоящую заинтересованность и спросила не без доли юмора:

– Какой же?

– Великий, – сказал он. Значимо так сказал. И еще раз продемонстрировал мне профиль.

Я стояла и молча улыбалась. Надо было, наверное, что-то говорить, но я искренне не понимала что.

Он явно ждал моей реакции. Пауза затянулась. Сказать честно, я силилась вспомнить, где я могла бы его видеть – а то, может, он известный депутат или, скажем, актер, – но, увы, он был мне точно незнаком.

– Нет, – сказала я, – не узнаю.

Он на секунду расстроился, сделал вид, что обиделся, но быстро взял себя в руки. Видимо, собственное величие не позволило ему долго обижаться на ничтожество вроде меня.

– Я, Катерина, – сказал он назидательно, как глупой школьнице, потом сделал паузу, явно давая мне прочувствовать собственную ничтожность, – так вот, я, Катерина… Великий. Оперный. Певец.

Не знаю, насколько был велик он, но лично я в опере не была ни разу. В свое время мне хватило и балета с филармонией.

Я не понимаю опер – для меня это несусветная тягомотина. То ли слуха у меня нет, то ли мозгов – не поняла пока.

И пока я доставала чистое полотенце, попутно размышляя над тем, кто же я на самом деле, он запел.

Гахнул так, что я подскочила. Это было совсем внезапно.

Я застыла с полотенцами в руках, и мне подумалось вдруг, что соседи, должно быть, уже набирают 02. Время-то не раннее, да и голос у него такой, что окрестные коты – ясное дело – попрятались сразу.

– Тссс! – замахала я руками и затолкала оперного в душ.

Плескался он там долго, от души. И ладно бы просто плескался – он пел. Видимо, решил приобщать меня из ванной.

Через пять минут я постучала в двери. В моей ванной особенно хорошая слышимость, а дарить соседям прекрасное после одиннадцати мне показалось дурным тоном.

Он вышел минут через десять и был абсолютно гол. Ну как гол – на его хммм… эрегированном члене болталось полотенце, которое он заботливо поддерживал руками, дабы не сползло.

«Маниакальный шиз», – грустно подумала я.

Я знала, что будет дальше. У меня опыт. По всем законам жанра он должен был скинуть сейчас полотенце и с гордым видом продемонстрировать мне свое недлинное достоинство. В том, что оно не будет длинным – я ни на секунду не сомневалась. У мужчин подобной комплекции хороших почти никогда не бывает.