Записки prostitutki Ket
Шрифт:
Свадьба началась с размахом.
В десять утра под окна с ситцевыми занавесками прикатил немало обалдевший Павлик с явно пэтэушными друзьями. По случаю собственной свадьбы он ночевал у себя в коммуналке.
В следующие полчаса Павлуша, под бодрые вопли невестиных подружек, краснея и явно мечтая провалиться, угадывал, какой именно след от помады на бумажке принадлежит его будущей жене.
Счастливая почтитеща, обвешанная бижутерией «под золото», в диком, блестяще-тигровом платье в облипашку на невозможных телесах, шумно встречала
Тесть, в сером костюме фасона восьмидесятых, тихо курил у парадной и явно хотел скорее поддать после вчерашнего – дочку ж замуж выдает!
Потенциальная свекровь на немодных каблуках бедненько жалась в сторонке, поддерживая сентиментальную бабушку почти что новобрачного. На них никто не обращал внимания.
В одиннадцать, с женихом под ручку, во двор выплыла смущенная невеста. То ли платье где-то пережало (вставочку на платье надо было делать как минимум на десять сантиметров шире), а то ли от повышенного к себе внимания, ее лицо имело цвет недозревшей свеклы. Невообразимая прическа была ей малость не к лицу.
Жених, судя по выражению лица, вообще, похоже, хотел закататься в асфальт и сидеть там, пока все не кончится.
В одиннадцать ноль пять во двор принесся чей-то шумный, толстый, пьяный кум с букетом астр. Астры до невесты не дошли. Просто кум был уже не очень трезв, а во дворе – поребрик… сначала собирали астры по земле, потом отряхивали кума…
В одиннадцать десять кагал погрузился в машины и понесся в сторону загса.
Мы с Бабдашей стояли в сторонке и наблюдали за кагалом.
Краем глаза засекла: Бабдаша вытирала слезы умиления…
Рая пришла в гости через два дня после свадьбы, расстроенная сильно. Хотела вернуть напрокатное платье (я не взяла, подарила на память), долго пила чай, рассказывала, что гости – сволочи: три совсем пустых конверта – и знать бы, кто; двоюродный брат подрался с Райкиным же мужем (они еще в молодости друг друга не любили); Ленкин дядя в порыве бил посуду, мясо приготовили дрянно (ну да, а чего от этих можно было ожидать!), и кто-то украл целый ящик шампанского – жалко…
А Павлик напился до такого, что, когда в середине свадьбы все поняли, что куда-то пропал жених, и начали его искать – то нашли закутанного в занавеску, на коленях… с вилкой… под окном… и как же Леночка с ним будет, бедная, если он уже на свадьбе такое себе позволяет… Она, бедняжечка, полвечера так плакала, так плакала…
И еще – что подаренных денег – очень мало. Едва ли хватит покрыть кредит. А уж что с долгами делать… и может, все-таки могу я одолжить… совсем немного, хоть долларов четыреста…
Я сумела сделать честное лицо…
Счастливого пути
Эта история была в моей голове давно, но Маша, моя подруга, не разрешала мне ее писать. Потому что это не моя история, а ее.
Но
– Катя, а напиши о Толике.
– О том самом, о котором ты мне никогда писать не разрешала? – уточнила я, наливая ей кофе.
– Угу, – задумчиво согласилась Маша.
– Почему сейчас? – спросила я.
– Мне вдруг захотелось все это вспомнить и заново пережить, – грустно улыбнулась она. Ее трясло.
– Ну, я не помню деталей… – уклончиво сказала я.
– А я тебе снова все расскажу, – усмехнулась она и кинула в чашку два кусочка сахара, – только я потом читать это не буду, ладно? У тебя выпить есть?
Я открыла бар. Вино, водка, текила, джин, виски, ром, бехеровка. В последнее время я мало пью, и оно все как-то копится.
– Давай ром, – выбрала Машка, – колу не надо.
Я достала два стаканчика.
На самом деле я помнила историю про Толика, она рассказывала мне ее когда-то. Просто мне хотелось услышать ее еще раз.
Машке было чуть за двадцать, когда жизнь впервые показалась ей слишком пресной.
Почему-то к Машке вдруг пришло осознание того, что она не слишком красива и не слишком умна. Ей хотелось быть на десять килограммов худее, чем она была, волосы хотелось более длинные, губы более пухлые, а грудь более круглую.
Ей хотелось иметь свое собственное жилье, отдельно от семьи, учиться в чуть более престижном универе и, чего уж там, иметь приличную работу.
А еще Машка встречалась с Геной. И это не нравилось ей больше всего.
Она была с ним уже второй год, и второй год – по инерции. Безусловно, Гена Машку любил, а вот она его – нет, хоть и продолжала эти отношения просто потому, что ему всегда каким-то чудом удавалось удержать ее рядом с собой.
Эта внутренняя неудовлетворенность выливалась в крупные скандалы, но каждый раз, когда она начинала кричать, что не любит его и пора им разойтись, тряпочный Гена хватал ее в охапку и говорил, что это все пройдет. Просто у нее, у Машки, депрессия, она устала, недоспала, критические дни, ну или просто мокрый снег и слякоть.
Машка успокаивалась, и эти никому не нужные отношения продолжались.
Однажды она, не зная, чем еще себя занять, рванула на курсы – изучать английский.
Жить стало интереснее. Группа подобралась – одни девчонки. Они веселились на курсах, как дети, неправильно произнося неправильные глаголы, делали ошибки в артиклях и постигали идиомы, а иногда после занятий шлепали в кафешку и пили чай, обсуждая то, что проходили сегодня.
Он вошел в ее жизнь спокойно. Он даже не ворвался. Он вошел незамеченным. Невысокий, неприметный, он почему-то появился где-то в середине курса и тихо сел за соседнюю парту. Он лучше других выговаривал сложные английские фразы и был там лишним. Но он взял и появился.