Записки провинциала
Шрифт:
Лошадю это показалось злой насмешкой. Он всё понял. Нынешние молодые люди хитрее, чем кажется сначала.
– Надо спасать, – подумал он, – всё, что еще можно спасти. Надо себя обеспечить от стихийного бедствия, огня.
Немедленно после этого решения Лошадь-Пржевальский застраховал свою обстановку в две тысячи рублей, сроком также на один год.
После этого в доме не осталось ни одного не застрахованного предмета.
Дом, как феникс, готов был возродиться из грядущего пепла на деньги Госстраха. Все приготовились к огненному погребению, и неделя
Но пожара не было, и нос смешливого квартиранта по-прежнему невинно блистал всеми оттенками перламутра. Он даже внес Василию Ивановичу свой долг.
Протяжный вздох – вздох, вызванный оправдавшимися подозрениями, – пронесся по всем квартирам «дома с кренделями».
– Хитрит! Очки втирает! Хочет-таки получить свою тысячу страховки.
И через день переулок снова наполнился грохотом пожарных машин и блеском медных шляп. На этот раз дом с кренделями действительно горел.
Поджег его сам Василий Лошадь, не выдержавший томительного ожидания несчастья.
Больше всего удивлен был смешливый квартирант. Он растерянно поглаживал свои плюшевые височки, ахал, волновался, но все-таки никогда по молодости своей и не понял, что дом погиб от собственного свинства, от легенды, которую сам создал.
Пуритане и барабанщики
По пятницам в магазинном помещении на Никитской улице собирается человек пятьдесят. У каждого из них есть лупа, какие обычно употребляет часовщик, никелированный пинцет, зубцемер (предмет, похожий на продкарточку образца 1920 года), походный альбом и французский каталог Ивера.
Электрические лампы, не прикрытые абажурами, режут глаза. Пол, в голубых и желтых изразцах, леденит ноги. Стульев и табуреток на всех не хватает. Сундук, стоящий в углу, тоже занят, и большинство пришедших остается на ногах по нескольку часов.
Но никто не уходит. Здесь собираются люди сильных страстей. Это филателисты, собиратели почтовых марок. Каждую пятницу здесь идет аукционная продажа марок для коллекций.
Коллекционирование – страсть могучая и всесожигающая.
Составляются коллекции бон и бумажных дензнаков.
Есть люди, собирающие трамвайные билеты различных городов.
Какой-то бельгиец собрал обширнейшую коллекцию колоколов.
У Марка Твена есть рассказ о «двух чудаках», которые коллекционировали эхо. Они покупали все месторождения эха – пропасти и ущелья.
И вряд ли тут есть преувеличение.
Недавно в этот же магазинный каземат на Никитской вошел гражданин чрезвычайно достойного вида. Он был не молод. Время окрасило его усы в уксусный цвет. Он осмотрел собравшихся светлыми стариковскими глазами и прошамкал:
– А здесь кто-нибудь собирает спичечные коробки?
За шумом торга старика не расслышали.
– Кто-нибудь собирает здесь спичечные коробки? – повторил он сердито.
Продажа серии греческих марок от пяти лепт до двадцати пяти драхм на минуту приостановилась. Из толпы
– А какие вы собираете коробочки? Целые?
– Нет, только крышечки.
– Как только крышечки? Это же вандализм!
Старик пошевелил своими уксусными усами и что-то забормотал. Но его не слушали.
– Вы испортили свою коллекцию. Она ничего не стоит. Нужно собирать целые коробочки.
Все отвернулись от собирателя сосудов из-под спичек, и торг на греческие марки с изображениями Коринфского канала, белой башни в Салониках и крейсера «Георгий Аверов» возобновился с новой силой.
Из этого эпизода видно, что и спичечные коробочки собирают и что есть даже особые правила для их собирания.
Почтовые открытки с видами тоже находят своих поклонников и собирателей. При этом ценятся только те открытки, где марка наклеена на самом виде. Другие значения для коллекции не имеют.
Как видно, есть правила и для коллекционирования колоколов.
Но колоколов у нас не собирают. Для частных лиц это удовольствие слишком дорого, да и некуда было бы поместить собранные экземпляры. Живя на площади по санитарной норме, больше двух колоколов в комнату не вопрешь.
Приверженцы эха, трамвайных билетов или конфектных оберток у нас также немногочисленны. Зато есть изрядное число филателистов.
По большей части это люди почтенные, семейные.
На марочные аукционы приходят бородатые граждане, в фуражках с зелеными инженерными кантами, военные в долгополых шинелях, отцы семейств, люди с положением в обществе, по старомодному выражению.
Они вооружены знанием, пинцетами, лупами, зубцемерами и марочными каталогами Ивера или Джиббонса.
Грустно и снисходительно взирают они на филателистическую молодежь.
Ученик второй ступени хватает марку пальцами. Старый филателист осторожно берет ее пинцетом.
Собиратель-мальчик не считает число зубчиков на марке, но опытный человек сейчас же измеряет марку зубцемером. Иногда совершенно одинаковые марки имеют разное число зубчиков, тогда они считаются разными.
Начинающий филателист собирает все марки, в его альбоме есть и Гваделупа, и Барбадос, обе Америки и Европа, африканские колонии и Азия. Филателисты, умудренные опытом, специализируются. Обнимать необъятное им не по карману. Они собирают либо только Европу, либо английские колонии, или только Южную Африку.
Зато как тонко они разбираются в марках. Они доподлинно знают историю марочной эмиссии и так ревниво разыскивают разновидности марок, что порой доводят собирание их до бессмыслицы.
Они собирают уже не только марки, различные по рисунку, но даже одну и ту же марку, напечатанную на разных по плотности сортах бумаги или имеющую в разных выпусках тончайшее различие в цвете.
При таком пуританстве культурное значение собирания марок выжимается на задний план.
С другой стороны усердствуют доморощенные марксисты-марочники. По поводу каждой новой марки они страстно обличают хищников мирового капитала.