Записки рецидивиста
Шрифт:
— Сейчас я лягу, а ты ломись на кормушку, стучи, вызывай надзирателя, пусть труп уберут, — было последним моим наставлением.
Я лег на нары, Коля постучал в дверь, подошел надзиратель, пожилой узбек, спросил:
— В чем дело?
— Человека я тут задушил, заберите труп.
— Что? — спросил надзиратель, открыл кормушку и посмотрел на меня.
— Да не этого, другого, — сказал Коля.
— О Аллах! — закричал старик и припустил по коридору.
Через несколько минут все прибежали: и «кумовья», и «хозяин»
— Он один не мог задушить такого буйвола, ты помогал ему.
— Гражданин начальник, я спал, и он мне на… был не нужен душить его, зря вы наговариваете. Может, у них личные какие счеты. Я проснулся, когда дежурный заорал.
— Разведите их по разным камерам, и пусть следователи займутся, — было решение «кума».
Меня неоднократно вызывали на следствие, я твердил одно и то же:
— Я спал, ничего не видел.
Дни летели, нас снова отправили в тюрьму. Дорогой я спросил:
— Как дела, Коля?
— Все нормально. Ты, Дим Димыч, идешь как свидетель. Ты мне не помогал, у нас даже разговора с тобой не было.
Привезли в тюрьму, раскидали по разным камерам, меня кинули в пятьдесят третью, Калмыка увели куда-то наверх. На следующий день меня вызвал старший оперуполномоченный Вахидов. Здесь же в кабинете прямо на столе сидел капитан милиции из управления. С Вахидовым мы были старыми «друзьями», это он из-за девок пинал меня в изоляторе до полусмерти.
Вахидов, видимо, уже наплел капитану, что я за гусь, и не сомневался в моей причастности к убийству. Нужны были доказательства. Вахидов спросил:
— Пономарев, честно скажи: ты помогал Манджиеву или нет? Мы все равно узнаем.
Пришлось его разочаровать:
— Я спал, гражданин начальник, ничего не видел. Проснулся, когда надзиратель стал орать. Возможно, у них какие-то свои счеты, почем я знаю? Да и сам Коля парень здоровый, спортсмен. Такой и меня удавить мог бы.
— Смотри, Пономарев, если мы узнаем, что ты помогал, тебе будет очень плохо. Это я тебе по дружбе обещаю. Понял? Иди в камеру.
Примерно через, месяц нас повезли на суд. Коле, как я и предполагал, дали по совокупности восемь лет: было пять, добавили трояк. Я прошел как свидетель.
На суд меня возили из изолятора. Когда я последний раз ушел от Вахидова в свою камеру, то долго в ней не задержался. Через день в камеру кинули парня-молдаванина, по-русски говорил он плохо. Но между тем вечерами стал расспрашивать о моей жизни. Что-то в нем меня насторожило. Я рассказывал ему то, что можно рассказать незнакомому человеку: про детский дом, про жизнь на свободе, как балдел в Одессе с цыганами.
Парень предложил раз курнуть «дряни». Я сказал, что не курю. Предложил кайфующие таблетки, дал две — маленькие такие. До сих пор я так и не знаю, что это были за «колесики» (таблетки). Я заглотил их и «потащился»,
— Что ты связался с этим Калмыком? Он в камере сказал, что ты ему помогал.
Как-то сразу я опешил и чуть было не проговорился, только успел сказать:
— Ну и падаль, — и сразу тормознулся.
Тут меня стало мутить, затошнило. Я подошел к параше и все вырвал. Когда пришел в себя, помылся под краном, походил по камере, внимательно посмотрел на молдаванина и понял, что это «наседка» под меня. Я не в хипиш (незаметно) подошел к парню сзади, накинул на него удавку, стал давить и давил до тех пор, пока он не вырубился. Потом привел его в чувство и сказал:
— Рассказывай, мразь, кто тебя подкинул. Иначе сейчас умрешь, как собака, и никто не узнает, где могилка твоя.
— Вахидов, — прохрипел парень.
— Вставай, падла, ломись на кормушку и выпуливайся из камеры.
Парень постучал в дверь, тут же пришли надзиратели и увели его с концами. А по «решке» я передал, что молдаванин «наседка». Минут через тридцать-сорок надзиратели вывели меня из камеры, два раза долбанули по голове и спине деревянным молотком с длинной ручкой, такими при проверках простукивают решетки, и увели в подвал в изолятор. Еще долго звенела у меня голова.
Вот так из изолятора я и попал на суд.
Через неделю после суда меня снова привезли в пересыльную тюрьму, кинули опять в свою камеру. Но из знакомых зеков уже никого не было, все ушли на этапы.
В камере познакомился с двумя ребятами: с Каюмом и вором Вафо Самаркандским. Каюм местный, ташкентский, он рассказал, что в Средней Азии собираются строить новый город Навои. Большой этап зеков уже отправили, и нас тоже туда должны этапировать. И точно, пробыли мы на пересылке с неделю, и нас кидают на этап, человек триста. Погрузили в вагонзак и выгрузили ночью среди степи. Начальник конвоя и говорит:
— Зона новая, «воронков» мало, будем возить партиями.
Набьют полные «воронки» зеков и везут. Мы попали в зону утром. Зеки живут в палатках, но уже начали строить восемь деревянных бараков из щитов, баню, столовую, БУР (помещение камерного типа), изолятор.
Глава 5
ЗОНА-ГОРОД НАВОИ
Начальником зоны был подполковник Лабуня, плотный, высокого роста хохол; начальником режима — капитан Мадаминов, худой узбек с черным лицом и кривым носом, по-русски говорил очень плохо. Но форма на нем, начиная от фуражки до хромовых сапог, сидела исключительно, вид был как у эсэсовца. Был он человеком решительным, даже резким, папиросу закуривал быстро, спички чиркал, будто топором чурку дров рубил.