Записки советского актера
Шрифт:
— Да самым что ни на есть обыкновенным человеком, — последовал ответ.
Чем ближе я знакомился с личностью А. С. Попова, тем более влюблялся в
него, но вместе с тем убеждался, что это был необычайно скромный, деликатный, ничем не выделяющийся человек, лишенный каких-либо примечательных особенностей. В его характере отсутствовали острые, резко индивидуальные черточки, — в отличие от «ершистого» характера академика И. П. Павлова или яркого темперамента демократа К. А. Тимирязева, — такие черточки, которые можно было бы развить в художественном образе.
Совместно с режиссерами я часто и много фантазировал на тему о том, какими же средствами характеризовать А. С. Попова, каким путем увлекательно рассказать о его жизни и творчестве.
В
Действительно, А. С. Попов любил мастерить различные аппараты, технические приспособления, даже самодельные игрушки для своих детей — разного рода хлопушки, самодвижущиеся пушки, а в поисках нужных ему для его опытов металлических опилок сам спиливал алюминиевые кастрюли, пользуясь приспособлением особого устройства. Мне сперва захотелось показать в действии эти «золотые руки» А. С. Попова, которые всегда заняты, всегда что-то делают, — гибкие, пластичные руки ученого-изобретателя, лично мастерившего свои технические аппараты. Возникло даже предположение ввести в картину несколько кадров, посвященных этой страсти А. С. Попова, но мы отказались от такой мысли, дабы не заслонить величие его образа, который все более отчетливо представал в своей глубоко трагической сущности. Возможно, что мне, как исполнителю, не удалось показать в фильме «золотые руки» А. С. Попова как того бы хотелось, но несомненно, что самая мысль о его «золотых руках», не покидавшая меня, помогла мне представить себе и увидеть его образ и характер.
Н. К. Черкасов - капитан Левашев.
Кадр из фильма 'Счастливого плавания!'. 1949 г
Играя А. С. Попова, я прежде всего стремился показать человека ясного, светлого ума и сильного, зоркого научного предвидения — светоча технического мышления, подарившего человечеству гениальное открытие и утвердившего приоритет нашей отечественной науки. Основной темой художественного образа А. С. Попова я считал его горячую веру в реальность применения электромагнитных волн, в их практическое использование на благо народа, вопреки недоверию многих скептиков, в том числе большинства специалистов и ученых Западной Европы. И вместе с тем я понимал, что Александр Степанович Попов был трагической фигурой, не только талантом, обворованным иностранным проходимцем, но и великим изобретателем, лишенным помощи и поддержки царского правительства.
Я полюбил Попова и свою работу над его художественным образом. И если во всех моих прошлых работах в театре и в кино я встречался с динамически развивающимися образами, с яркими, типически выраженными характерами, позволявшими широко пользоваться пластическими и интонационными средствами, то в работе над образом Попова я понял, что должен ограничить все свои возможности и строить образ на динамике мысли — и только мысли — великого ученого.
В период съемок «Александра Попова» я узнал, что мне предстоит работать над ролью В. В. Стасова в фильме о Мусоргском.
Скованный рамками характера А. С. Попова, скромного, малозаметного, сдержанного в своих внешних проявлениях человека, я радовался предстоящей работе над образом Стасова, чувствуя, что смогу использовать свои пластические и особенно голосовые возможности, ибо Владимира Васильевича называли «Владимиром громкогласным».
В колоритной фигуре Стасова, в его открытой общительной натуре, излучавшей необычайный оптимизм и веру в могущество русского национального искусства, в его непримиримой борьбе с западничеством, в его вдохновенной патриотической деятельности, посвященной сплочению талантливых русских музыкантов и художников, я увидел замечательные возможности для создания художественного образа и яркого характера.
Приступая к работе над ролью, я обратился к А. М. Г орькому, и своими проникновенными высказываниями о Стасове он сразу раскрыл мне его образ: «Седой ребенок большого роста, с большим и чутким сердцем, он много видел, много знал, он любил жизнь и возбуждал любовь к ней... Его стихией, религией и богом было искусство, он всегда казался пьяным от любви к нему, и — бывало — слушая его торопливые, наскоро построенные речи, невольно думалось, что он предчувствует великие события в области творчества, что он стоит накануне создания каких-то крупных произведений литературы, музыки, живописи, всегда с трепетной радостью ребенка ждет светлого праздника». Ключом к роли послужили слова А. М. Горького, сказанные после смерти Стасова: «Вот человек, который делал все, что мог, и все, что мог, — сделал.» С именем А. М. Горького связано все наше искусство. Горький, как лучший друг советского писателя, художника и артиста, всегда помогает нам своими наблюдениями, своими высказываниями, из которых мы черпаем знания и мысли.
Прекрасный сценарий, талантливое исполнение заглавной роли артистом нашего театра А. Ф. Борисовым, наконец, интересное распределение остальных ролей знаменитой «могучей кучки» русских композиторов, — все это позволяло думать, что в результате совместной работы нашего творческого коллектива получится значительный фильм, посвященный страстной борьбе группы патриотов с космополитами того времени за русское национальное реалистическое искусство.
Н. К. Черкасов - А. С. Попов. Фильм 'Александр Попов'. 1950 г
В дальнейшем, в последующих главах, я вернусь к образу Владимира Васильевича Стасова в «Мусоргском», к кульминационному моменту этой роли, и постараюсь показать работу актера над образом в условиях киносъемки, а также коснусь последующей работы над образом В. В. Стасова в кинофильме, посвященном Н. А. Римскому-Корсакову.
Заканчивая главу «Актер и образ» последними примерами из моей работы в кино, хочу коснуться непрекращающихся в актерской среде споров о том, как работать над образом — идти ли от внутреннего содержания к внешнему рисунку или наоборот.
Убежден, что каким бы из этих способов артист ни пользовался, он все равно, в силу характера и природы актерского творчества, мыслит образами, и поэтому внешнее выражение неизбежно связано у него с внутренним содержанием.
Практически же мы можем уделять большее внимание одной из этих сторон, и лично я считаю оба пути в творчестве правомочными.
Технологически можно было бы условно определить смысл внутреннего содержания вопросом «что играть?» и смысл внешнего выражения — вопросом «как играть?».
В театре, при большой подготовительной работе, вопрос «что играть?» становится первоочередным и в результате застольных и сценических репетиций приводит к вопросу «как играть?».
В кино, где репетиции, как правило, происходят тут же, перед съемками, актер обязан с первых дней иметь ясное образное представление роли. Следовательно, в кино вопрос «как?» становится первоочередным и перед съемкой сливается с вопросом «что?».
Намеренно стараясь быть четким, я расчленил эти понятия и показал их изолированно друг от друга. При более глубоком анализе мы увидели бы, что накопление внутреннего содержания немыслимо вне поисков его внешнего выражения. Поэтому актер и на репетициях в театре действует в конкретных внешних признаках образа, и, наоборот, актер в кино, начиная свою работу с поисков путей внешнего выражения, по существу в этом выражении раскрывает содержание.