Записки танкиста. Моя французская сестра
Шрифт:
Когда темнело, мой танк превращался в неуправляемый снаряд. Я легко рубил небольшие деревья, давил кусты, проваливался в ручьи и болота, но признаваться не хотел. Днем я выполнял все упражнения и манёвры на хорошо, и вся сложность заключалось в том, чтобы закончить экзамен по светлому.
– Залазь, – хмурый рыжий инструктор дождался, когда я отрегулирую сидение и присоединил гарнитуру к моему шлемофону, – Значит так, заглушишь танк – будешь с толкача заводить!
– Стартуем по-боевому, люк закрепи… Вон ту сопочку
Чихнул и заревел дизель. Когда работает двигатель, больше ничего не слышно. В башне командир может ещё кричать на ухо, но механик сидит отдельно – не доорешься.
– Так… курсант, слышишь меня? – звучит в шлемофоне, – Сейчас шрррр…шшш… а там шррр… и налево… Понял?
Ну офигенно! Я не только слепой, но и глухой.
–Товарищ сержант, ничего не слышно! – ору я.
– Хорошо… шшшр… поехали!
Вот и поговорили.
Странное это чувство, управлять машиной сорока пяти тонн весом, которой дорога как бы и не нужна. В тримплексах, то небо, затянутое тучами, то грязь, которую предыдущие танки расколотили в сплошное болото. Вдали сопки. Ранняя осень и уже много желтого.
– Курсант! Шррр… шшш… мать! Следи, сука, за дорогой!
За какой дорогой?! Щурюсь, но дороги не вижу. Впереди, метрах в 30 идёт другой танк, разбрызгивая гусеницами грязь. Вот на него я и ориентируюсь – если они заедут в болото, мы, сто процентов, тоже.
Огибаем небольшие холмы, дальше дорога поднимается в гору. Всё круче и круче. Ревет, захлебываясь, двигатель. Звенят и лязгают траки, неразборчиво кричит в шлемофоне что-то сержант. Прямо перед танком я ничего не вижу – нос задран вверх и обзор начинается метров через 10. А через 10 метров я уже плохо вижу, потому что не взял в армию чёртовы очки.
– Можно я хоть люк открою!
– Обороты! Обороты не сбавляй! На пониженную переходи, заглохнешь – убью! – в голосе инструктора истерические нотки.
– Здесь не слышно, – говорю я, вздыхаю и тут танк глохнет.
Наступает звенящая тишина. Медленно начинаем катиться назад. Что там сзади? Догнавший нас экипаж или пропасть какая-нибудь.
Отжимаю сцепление, включаю заднюю, танк чихает, дергается, но не заводится. И не останавливается, гад! В тримплексах всё быстрее и быстрее удаляется небо. Мы катимся задом вниз.
– Курсант,– голос в шлемофоне становится спокойным, – Успокойся и правый рычаг на себя!
Танк, уже набравший изрядную скорость, резко разворачивается поперёк дороги и замирает. Открываю люк, и сразу по шлему бьет нога – рыжий вылез из башни:
– Вылезай!
Меняемся местами. У меня дрожат руки, и я благодарен инструктору, хоть и очень обидно, когда тебя бьют сапогом по голове.
С третьей попытки
– Сюда иди! Чукча, блин! – мне достается еще одна оплеуха.
В батальоне учебно-боевых машин служат одни суки. Это знают все курсанты.
Ну этот вроде не особо здоровый… И вокруг никого… тайга вокруг.
Бах!
Рыжий инструктор, не издав не звука, падает с танка прямо в грязь. Он стоит на четвереньках и по-детски всхлипывает. Через пальцы течёт кровь. Нос, похоже, сломан. Вот так номер! Даже немного его жалко.
Но это продолжается не долго…
Рядом останавливаются два танка. К нам бегут трое сержантов и без лишних разговоров кидаются на меня.
Сержанты быстро сравнивают счёт. Но они слишком злые, чтобы головой думать, мешают друг другу! Главное, не упасть!
Сапоги вязнут по щиколотку в грязи, передвигаться очень тяжело.
– Гаси его! – кричит рыжий, – он мне, падла, нос сломал!
Танковый шлем здорово смягчает удары, поэтому я и не падаю.
Придурки… Хотят меня свалить, а тянут в разные стороны…
– Конец вам, козлы! – я срываю с головы танковый шлем. От шлема тянется провод с тяжелой металлической гарнитурой на конце, и ей я изо всех сил бью ей по голове одному из нападающих.
Вообще-то он должен уже упасть и затихнуть, в кино обычно так бывает, но на деле, он не падает, просто меня теперь бьют по голой голове. Ой! Зря я шлемофон снял!
И вдруг… голос ротного… как в тумане…
– Стоять! Фамилии! Кто командир?! – ротный не то что бы злой, он скорее удивленный, что я ещё стою на ногах.
– Посмотрите! Он ему нос сломал! – жалуются на меня грозные инструктора
Ротный бегло оглядывает меня:
– Ехать сможешь?
– Конечно! – говорю.
Я сейчас даже летать могу.
– Тогда все по машинам, в полку разберёмся!
Один за другим заводятся танки, ехать ещё долго и скоро стемнеет. Но почему-то у меня чувство уверенности, что все пройдёт хорошо.
И типы эти мне ничего не сделают, они меня теперь боятся. И марш закончу хорошо, и в Ляличи эти страшные меня не пошлют.
Глаз заплыл и полностью закрылся, второй глаз приходится постоянно протирать. Я улыбаюсь разбитыми губами. Грязь летит брызгами в разные стороны, ревет двигатель. Надо мной, в просвете между облаками разгорается луна.
В роте все обсуждают произошедшее. Бельдыев, заехавший на марше в болото, возмущённо размахивает руками.
– Я своему тоже хотел дать в глаз! И дал бы, пожалел просто… Давай говорит, ныряй! А я ему что, водолаз?!
–Так ты ж танк утопил!
– Ну!
– Что ну! За что трос-то цеплять, если крюк под водой?! Правильно он тебя нырять заставил! Сам утопил, сам и ныряй!
– А ты чё не нырнул?
– А я и танк не утопил! Беспонтовый ты боец, Бельдыев! Не хочешь ты родину защищать!