Записки везучего попаданца
Шрифт:
После ужина, по традиции мы с Машей взяли опель и выехали в лес, Елисеев с со своими, видимо заночевали, где то в лесу. А мы с Машей решили перед сном "пробежаться" и "пробежавшись" несколько раз, практически под утро заснули. Аувфидерзейн 9 июля.
10 июля 1941 года где то в Белоруссии (точнее в 50-70 км от Брестской крепости)
Просыпаемся с Маней в обнимочку, соловей, где-то заливается, какую-то порнографию поет, пора
И побежал я по утреннему белорусскому лесу, соловей все так же расписывет невидимой соловьихе, че он с ней сделает, если она сделает глупость и уступит. (Неожиданный взгляд на трель соловушки, но реальный, ну не о любви к родине ж он поет). Бегу и выбегаю на поляну, вдруг в конце поляны заметил, какое-то движение. Сразу плашмя валюсь на землю, и включаю режим сонара, или радара, короче включаю все органы чувств, что за фигня, может какая парочка, типа меня и Мани?
И затихарившись ползу вперед, как в 95 на границе таджикско-афганской по-пластунски передвигались. Приглядываюсь, действительно, люди, причем немцы, целых шесть штук, что же мне делать? Из оружия у меня только кулаки и ноги, ну еще зубы, а их шесть и тоже не хило тихарясь двигаются вперед, в лагерь к нам, что ли, разведка? Что же делать, едрит атлетико мадрит?
Ползу за ними, они передвигаются, тоже тихо, даже травинки не двигаются (почти), тоже мне привидения, а почему их так мало?
Тут поверх голов немчиков, проносится очередь, стучит МГ, ого часовой-то наш не спит.
– Хенде хох, штейт ауф, дойчише швайны, встать суки, руки за голову оружие на землю, следующая очередь пойдет ниже, – грозно кричит часовой (по голосу Акмурзин вроде).
– Стой не стреляй, мы не немцы, мы свои, мы советские.
– Какого фикуса, наши, наши все тут, или за линией фронта, считаю до трех, и если по одному, с поднятыми руками и без оружия не подойдете, МГ из вас фаршированных уток сделает по-пекински. – и вдобавок фразу на ядреннейшем мате, прям термоядерная фраза, даже полковник отдыхает, нет, это не Акмурзин.
Одетые в немцев неизвестные о чем-то шушукаются, потом снимают автоматы немецкие и оставляя остальную снарягу, поднимают руки.
– Эй, пулеметчик, мы сдаемся.
– Подходите по одному, чуть ручки спустит кто, я крещение устрою очередью всем.
Ряженые (а может и не ряжены, может немцы русскоязычные) не опуская руки, медленно идут вперед, подползаю и беру в руки первый же автомат, теперь встав, иду за ними.
Опять очередь поверх голов:
– Вам че не понятно, по одному и без оружия, че за, сука там с автоматом плетется?
– Это не сука, а комиссар дивизии конвоирует задержанных.
– Ой простите товарищ Каримов, не углядел сразу.
– Граждане, задержанные, руки за головы, сесть жопой на землю, не бойтесь не долго, до геморроя не дойдет, – командую я.
Они что-то ворчат, но передергивание затвора МП-шки, их отрезвляет, и они послушно задрав ручонки, садятся на попчонки (чего-то рифма рукивверховская), ну уж какая получилась.
Стоим, держим на прицеле неизвестных, тут крик из кустов, которые сзади нашего часового:
– Телинин, в чем дело?
– Товарищ сержант тут мы с товарищем комиссаром каких-то ряженых непонятков добыли, целых шесть штук.
– Здравия желаю товарищ комиссар.
– Сержант, осторожно обыскать каждого, потом связать ручки за спину.
За сержантом стоят еще около взвода, бойцов, и тоже держат на прицеле неизвестных, сержант передает МП в руки ближайшему бойцу, и доставая (хозяйственный сержантик) шпагат, командует бойцам:
– Обыскать, от сапогов до пилоток, что бы ни одного шва не пропустили. И что бы даже зубочисток не осталось, – говорю я и думаю, а тогда зубочистки были или потом появились? Хотя вроде когда Гаспара Колиньи убивали в Варфоломеевскую ночь, у него в зубах она была.
Скоро привели всех шестерых пойматиков в расположение, а Елисеев шляется где-то, далеко, и их колоть их пока некому, потому загнали неизвестных в землянку. Их главный, белобрысый улыбчивый тип ростом с меня (где-то 180см), но признаю поширше, дубок такой, просит позвать им нашего командира.
– Слушай, Некто, может тебе товарища Сталина позвать, или на Лаврентию Павловича согласишься?
– Товарищ комиссар, мне нужно срочно поговорить с командиром подразделения.
– У тебя Некто, нет документов, ты в форме противника, но говоришь по-русски, как мне тебя допустить к полковнику?
– Ну не имею права я говорить, комиссар, пойми я наш, но нельзя говорить мне.
– О как, даже комиссару дивизии?
– Товарищ комиссар поймите, не могу и все.
– Вольному воля, а спасенному реабилитационный центр.
– Что, не понял, товарищ комиссар, что за центр?
– Лево-троцкистский центр!!! Неважно, сержант, вот этому свяжите еще и ноги, и проверьте ручки, и затем его за мной в штаб ведите.
Сержант добросовестно стреножил блондюка, и обменяв МП, на мосинку начал конвоировать того.
Сзади семени ножками блондюк, его подгоняет мосинкой сержант, так и дошли до штаба, там полковник сидит, и грозный как Грозный (опять тавтология).
– Товарищ полковник, с утра задержали шесть подозрительных, в немецкой форме, все говорят на нашем, и этот очень просился к вам.
– Ну присаживайся неизвестный, комиссар садись тоже.
– Я бы попросил, поговорить с вами товарищ полковник, без комиссара.
– А ты кто такой, чтобы меня просить выгнать отсюда комиссара? Я тебя в первый раз вижу, а с комиссаром прошел ад. Сержант, передай старшине, пусть нам завтрак на троих пришлют сюда, тут поговорить надо.