Записки Виквикского клуба (с иллюстрациями)

Сиснев Виссарион Иванович

— Ну, и как же вы? — спросил папа.

— А так, как все англичане в таких случаях поступают: бросили машину и по стеночке добрались до метро. Сами англичане говорят, что с тех пор такого смога больше не было.

— Странно, — заметил папа.

— Ничего странного, Виктор Иванович. Просто у них изменилась структура топливного баланса. С шестидесятых годов во всех крупных городах муниципальные власти запретили населению и предприятиям употреблять дымное топливо. Раньше-то они обычный уголёк вовсю жгли, а компании на фильтрах экономили. А что такое смог? Смесь

тумана с дымом и копотью. Камины теперь топят угольными брикетами, из которых смолы удалены. Благодаря этому и воздух стал чище, и город вроде бы помолодел. Многие здания добела отчистили. Вот обратите внимание…

А навстречу нам неслись бесконечной чередой огромные яркие щиты, советовавшие покупать автомобильные шины «Файерстон», курить сигареты «Синьор сервис» и пить какой-то напиток с чудным названием «7-ап».

4. МОЙ АДРЕС: ЛОНДОН, УЛИЦА ХОЛЛАНД-ПАРК

Совсем недолго покрутившись по лондонским улицам, мы свернули в зелёную, тихую, довольно узкую уличку и притормозили у четырёхэтажного старинного, как мне показалось, дома.

— Вот он, наш Холланд-парк, — объявил дядя Глеб.

Деревья вдоль тротуара, как я уже сказал, действительно росли, но до парка тут было далеко, и я спросил, почему это называется «парк», а не «стрит» или «авеню».

— Э, братец ты мой, — ответил дядя Глеб, — английский язык богаче, чем ты думаешь. Кроме того, что ты уже знаешь, здесь ещё встречаются: «мьюз», «молл», «гарденс», «лэйн», «роу», «уэй», «террас» и бог знает что ещё. И всё это означает «улица» или «переулок». Но Холланд-парк, настоящий парк, очень красивый, отсюда в двух шагах, так что название появилось не случайно. Вовка тебе, Витя, потом покажет.

— Кто?

— Вовка, мой сын. Да вот и он.

По ступеням высоко от земли поднятого парадного, не торопясь, засунув руки в карманы штанов-шортов, спускался мальчишка — копия дяди Глеба. Тоже невысокий, ниже меня, но плотненький, розовощёкий, круглолицый, черноволосый. И тоже с голубыми глазами. В общем, настоящий маленький Тарасюк, только усов не хватает.

Он вежливо поздоровался.

— Знакомься, — сказал дядя Глеб. — Витя Лалетин, твой одноклассник.

Я кивнул однокласснику, он мне, и мы все дружно принялись таскать вещи наверх, на четвёртый этаж. Внутри обстановка тоже выглядела старинной. Чувствовалось, что дом раньше принадлежал какому-то богатею.

Дядя Глеб подтвердил мою догадку.

— Это вообще район дорогой, Холланд-парк. Рабочие и мелкие служащие здесь не живут, не по карману. Лондон, братец ты мой, он как лоскутное одеяло: на одном лоскуте богачи, на соседнем — люди победнее, а чуть дальше опять нужно хорошие деньги иметь. Да что там далеко ходить. Через две улицы к северу от того места, где мы с тобой сейчас стоим, находится Ноттинг-хилл, район трущоб, где селятся одни негры и вест-индийцы.

Тарасюки жили дверь в дверь с нами. Нас встретила женщина,

ещё более полная, чем дядя Глеб, с ещё более розовым и круглым лицом, над которым сплетались толстые чёрные косы. Это была Вовкина мама, Анна Григорьевна. Она пригласила нас войти и чувствовать себя как дома, добавив, что это совсем не трудно, так как квартиры у нас — близнецы.

Есть мне не хотелось, Вовка уже успел поужинать, и мы с ним отправились на улицу. Сначала он привёл меня в крохотный, чуть побольше хорошей комнаты, дворик с песочницей и двумя скамеечками. Он почему-то пустовал, если не считать сидевшей на скамейке женщины с грудным ребёнком.

— Здесь вы и гуляете? — упавшим голосом спросил я: после парка Дружбы этот дворик выглядел очень уж убого.

— Иногда здесь, — солидно начал разъяснять Вовка. — А вообще здесь мест для гулянья сколько хочешь. Мы с ребятами обычно в Холланд-парк ходим или в Кенсингтон-гарденс. В Кенсингтон-гарденс, сразу за посольствами, хорошие футбольные площадки.

— Ты играешь в футбол? — удивился я: его неторопливость не вязалась с этой игрой.

— Я на воротах стою.

— Ты сказал: «за посольствами». Разве посольство не одно?

— Ну, во-первых, на той улице, кроме нашего посольства, ещё штук тридцать других, там почти все дома — посольства. И потом, там наших, советских домов, — он начал, загибая пальцы, считать: — тринадцатый, восемнадцатый — это раз; дом военных — два; тот, где библиотека — три; консульство — четыре. Пять наших домов. А есть ещё торговое представительство, торгпредство, это на другом конце города, на Хайгейт-хилл.

— А для чего оно, торговое представительство?

— Понимаешь, посольство разные политические переговоры с англичанами ведёт, а торгпредство у них разные нужные товары покупает, а им наши продаёт. Эх, вот где здорово жить — в торгпредстве!

— Почему?

— У них там территория как парк. Все своё, все рядом — клуб, спортивные площадки, даже детский сад есть.

— И школа есть?

— Нет, в школу они к нам приезжают на басе.

Я понял, что это он так, на английский манер, называет автобус.

— А вы отсюда в школу пешком ходите?

— Тоже ездим, на маленьком басике. Пешком далеко и нельзя.

— Почему нельзя?

— Мало ли что, — уклонился он от прямого ответа.

— Что, например?

— «Что-что»… — неожиданно рассердился Вовка. — Всё-таки не своя страна, всякое может случиться. Здесь же полно всяких гадов, которые фашистам служили, а потом вместе с ними сбежали. Бандеровцы там всякие, власовцы, ещё какие-то.

— И англичане их держат на свободе?! — ахнул я. — Они фашистам помогали наших мучить, а мы их теперь должны здесь бояться?

— Не бояться, а быть бдительными, — веско произнёс Вовка.

— Но всё-таки, почему же англичане позволяют им свободно разгуливать? Раз Англия в той войне была нашим союзником, значит, эти самые власовцы и для англичан должны быть врагами.

— Сам не пойму, — со вздохом признался Вовка. — Ладно, пошли на крыльцо, что ли.

— А как же эти, бандеровцы? — напомнил я ему.