Заплыв (рассказы и повести, 1978-1981)

Сорокин Владимир Георгиевич

— Свечка там, стало быть! — Кухарка подняла голову и радостно распрямилась.

Пётр Иванович заложил руки за спину, надул щёки и, сосредоточенно глядя сквозь Анну, неспешно выпустил воздух изо рта. Анна перестала улыбаться и еле слышно прошептала:

— Ды что ж… ды опять ошиблася, что ли?

Пётр Иванович утвердительно сомкнул заплывшие веки, подошёл к ящику и щелчком опрокинул стоящую половинку стенки. За ней ничего не было.

Анна открыла рот и зажала его ладонью.

Стальной шар по-прежнему висел в квадратной плоскости, и по-прежнему падала от него искусно нарисованная тень, а на никелированной поверхности играл, подведённый невиданными

по яркости красками, жёлтый блик. Стенки ящика тоже были раскрашены в соответствии с мнимым освещением — ближние поярче, дальние потемнее.

— Семь-ноль, — грустно проговорил Пётр Иванович и закрыл ящик. — Устал я с тобою, Матвевна…

Он поправил чуб и тяжело опустился на скрипучий стул:

— Семь-ноль. Семь-ноль… — Он сощурился и посмотрел в окно. Пухлая серо-розовая туча, уже успевшая проглотить горячее июльское солнце, наползала на неровно обкромсанный зеленью клочок неба.

— Я одного не пойму, Анна, — тихо проговорил Пётр Иванович, водя рукой по подбородку, — дура ты по природе или просто прикидываешься дурой?

Анна молчала опустив голову.

— Если прикидываешься — тем хуже для тебя. Не думай — я не так стар и глуп, как кажусь… Если же ты действительно дура — так какого хрена ты числишься в партии, в Основном Блоке, в Обществе Содействия Большинству, В Союзе Добровольного Обслуживания Слуг Народа?

Он оторвал мутные, отяжелевшие глаза от окна и угрюмо посмотрел на неподвижно стоящую Анну:

— Я тебя спрашиваю, дубина! Какого хрена? А?!

Анна вздрогнула и приподняла голову:

— Ды не притворяюся я, Пётр Иванович, не притворяюся…

— А если не притворяешься — значит, ты дура? Да?

Анна молчала.

— Чего молчишь? — Он встал и опёрся о стол.

— Ты думаешь, интересно мне возиться с тобой? А? Или ты считаешь, что у Третьего Заместителя Седьмого Рулевого Страны много времени свободного? Если ты дура — думаешь, в наше время за это спрятаться можно? Нееет, голубушка! — Он погрозил пальцем. — За это теперь не спрячешься! Это, мать, ещё похуже, чем притворяться дурой! Если ты дура — это вдвойне, втройне хуже простого притворства! Да! Хуже! — Он заложил руки за спину и принялся равномерно прохаживаться меж столов.

— Сама посуди: тебе партия и народ доверили пост добровольной поварихи Третьего Заместителя Седьмого Рулевого Страны. Да ты своим куриным умишком небось и понять-то не можешь, где ты работаешь! С кем встречаешься! Кому готовишь! Кому подаёшь! С кем здороваешься! Кому место уступаешь! И вдруг — на тебе — оказывается, ты дура. — Он остановился, удивлённо разведя руки.

— Это, голубушка, не просто проступок. Это преступление.

Анна испуганно посмотрела на него.

— Да-да! Ты глазами на меня не зыркай! Это пре-сту-пле-ни-е! И тебе за него придётся отвечать перед народом. А народ, — Пётр Иванович проткнул пальцем потемневший воздух, — народ шутить с тобой не будет. Отправишься, милая, в необжитые районы. Киркой помашешь лет эдак… — он наморщил лоб и промычал, растерянно обшаривая глазами потолок, — мммм… десять-двенадцать.

— Осподи, да за что ж?!

— За то, что ты дура.

— Ды кака ж я дура-то?!

— Значит, не дура?

— Не дура, не дура. Осподи…

— Не дура?

— Да нет же, нет!

— А семь-ноль? О чем это говорит? А?

Кухарка замолчала, снова опустив голову.

— Семь простейших задач тебе задал — и на тебе! Ни одного верного ответа.

— Дык ведь сложно очень…

— Что? — Брови Петра Ивановича удивлённо потянулись

вверх.

— Сложно?! Да проще этих задач и быть не может! Клава — уборщица наша — сразу разглядела ртуть! И лягушку увидела сразу! Прачка Маруся тут же поняла, что одна из капель поддельная! Садовник — на что уж балбес балбесом, а допёр-таки, что нет никакой свечки в ящике! Правда, у него за плечами университет и аспирантура, но что с того? Он такой же добровольный труженик, как и ты! Хоть и отрёкшийся интеллигент.

Он подошёл к дальнему столу:

— Ишь, сложно ей! Да, милочка моя, если б я сложные задачи задал — где б тебя искали? А? Сложно… Вот это действительно сложно. — Он запустил руку в переплетения каких-то рычагов, и они разошлись податливым веером. Из сумрачного центра массивного прибора потянулась к потолку полупрозрачная колонна. На конце её вспух розовый шар, разросся и лопнул с мягким хлопком, породив серебристое, слабо мерцающее облачко, в середине которого зазыбилось и расползлось слабое изображение молодого Петра Ивановича.

— Смотри!

Изображение постепенно стало более плотным, лицо Петра Ивановича возмужало, волосы поседели, щёки обвисли. Рот открылся и выпустил длинную фразу:

— Претворяя в жизнь Великий План По Радикальному Переустройству Мира, наш народ продолжает неуклонно наращивать духовный и экономический потенциал своей Родины, тем самым укрепляя её оборонную мощь и идеологическую прочность.

Анна охнула и качнула головой.

— Аааа, что тебе показывать! — Пётр Иванович сердито покосился на неё и хрустнул длинным рычагом — изображение погасло, колонна поползла вниз.

— Тебе что в лоб, что по лбу — всё мёртвый звук! Ты простые-то вещи понять не можешь, а это и подавно… Тебе воду от стекла отличить — сложно. Сложно! Вот это — сложно! — Он махнул рукой в сторону матово-белой пирамиды, — проецирует изображение носогубных складок всех семидесяти четырёх вождей в разные годы жизни, а ты попробуй определить возраст каждого! Ты-то, рохля, небось, и чья складка-то, не скажешь… Или вот этот приборчик, — Пётр Иванович любовно смахнул пыль с головы размашистого металлического паука, — читает все речи Великого… а этот — знает общую… общую протяжённость его морщин и количество поседевших волос к каждому подпленуму…

Он круто повернулся к Анне:

— А ты-то, дубина, помнишь, сколько их было к ноябрьскому?

— Восемь тысяч двести десять.

Пётр Иванович обмяк и, отведя глаза в сторону, насмешливо скривил губы:

— Хоть это-то вбили вам в школе. Мдааа… — и снова встрепенулся:

— А то ишь, сложно ей! Жидкий цветной гелий в стеклянных глазах Гениев Двенадцатого Порядка — это сложно! Электронный мозг Буревестника — сложно! Оживлённая рука Первого Рулевого — сложно! Ещё бы! Поди разбери, что она пишет! У него подчерк — ровная линия! Для этого все тридцать два тома надо знать назубок! Синие муравьи, — он хлопнул рукой по высокой серебристой банке, — составляющие собой цитаты из Белой Книги, — тоже не просто! Попробуй расставь в них правильно знаки препинания, например: «Ждать нельзя восставать!» Это сложно! Ведь твоя куриная голова не знает, в какой период это писалось! Если при Чёрном Тиране — после «ждать» — запятую. А если во времена Второго Шатания Народов — тогда её ставить после «нельзя»… Вот это — тоже непросто. — Он дёрнул за длинный шпагообразный рычаг — раздался угрожающий скрежет, боковая грань подвешенного к потолку многогранника ушла вглубь, из треугольной дыры медленно потекла тягучая фиолетовая масса.