Запорожская вольница

Супруненко Владимир

Вода подмывает берега, ветер превращает в пыль курганы. Однако мы не можем жить без желания оглянуться, вспомнить, не можем шагать по дороге и не думать о ее начале. Память постоянно уносит в прошлое. Не всегда там покойно и уютно, не всегда справедливо. С какой меркой подойти? Как судить? А главное – судьи кто? Пусть будет просто память – под разными крышами и фасадами, в различных одеяниях, образах и ролях, по-разному окрашена и озвучена. Память эта всегда с нами – во всех наших делах и устремлениях.

Возле древнего перевоза

…На ночь мы расположились в старом полуразрушенном здании местного музея. Мой спутник разместился на единственной кровати, я же разыскал на складе фанерный щит и улегся на полу. Из темных закутков тянуло сыростью, поэтому весьма кстати пришлась предложенная сторожем овчинная шуба. Она укрыла и убаюкала меня, навеяв сладкий сон. Такими бурками накрывались в походах запорожцы, под такими кожушанками дремали на возах чумаки (транзитные торговцы и перевозчики, «дальнобойщики» Средневековья

на волах. – Примеч. ред.), что двигались к переправе на Микитином Роге. Место торговое, бойкое – еще со времен скифов здесь кипела жизнь. Более двух с половиной тысяч лет назад тут находилась переправа, через которую скифы везли криворожскую руду к расположенному на левом берегу административному и ремесленно-торговому центру Скифии. Позже через мыс пролегал торговый Солоный шлях. По нему день и ночь двигались чумацкие валки (караваны. – Примеч. ред.). Название поселению дал запорожец Микита Цыган, который обосновался здесь где-то в начале XVI столетия. Собственно, и Сечь, которая перенесена была сюда из Базавлукских плавней, тоже именовалась «перевозом». Микитинская Сечь в отличие от других казацких столиц находилась не на острове, а на слабо защищенном с суши мысу. Почему так случилось? Неужели казацкие стратеги просчитались? Отнюдь! Дело в том, что на строительстве запорожского городка в этом месте настояли поляки, которые в то время контролировали и сам перевоз, и прилегающие к нему земли. Рядом с сечевыми укреплениями расположился польский гарнизон, который наблюдал за действиями запорожцев.

Однако поляки недолго правили здесь бал. В 1648 году Богдан Хмельницкий овладел всеми укреплениями на мысе. Польские вояки бежали, реестровые казаки перешли на сторону запорожцев. И тут же на сечевой Раде Хмельницкий был избран гетманом Войска Запорожского. Сегодня памятник батьке Хмелю стоит в историческом центре города рядом с древним перевозом и сечевым городком, ушедшим под воду. К памятнику ведет улица Ивана Сирко, неподалеку булыжниковый Никитинский узвоз (спуск), соседствующая с набережной улица Запорожская. Никополем местечко было названо в 1782 году в честь победы царских полковников над запорожцами. Много после этого на этой земле было других битв и побед. Памятник прославленному казацкому ватагу, как и названия улиц, – последняя победа. Торжество запорожского духа, казацкой славы. Победная поступь здравого смысла.

…Над Микитиным Рогом низко проносятся чайки. Мыс размывают воды Каховки. Берег обложили камнями, с которых никопольчане удят рыбу. Гранитные валуны укрепили остатки древнего мыса. Укрепили память?

При Чертомлыкском Днеприще…

…Потрескивал сухой тростник. Волны лениво плескались о лодку с корявой надписью по борту «Сирко». Гоготали о чем-то своем сытые чайки. Я забыл о дороге, которая меня сюда привела, не думал о пути, что предстоял. Время будто остановилось и растеклось по высокой и удивительно свежей в эту чистую ранневесеннюю пору воде. Передо мной на песке лежала груда черепков, которые я без особого труда и рвения насобирал на Капуловском мысу. Он заканчивается характерными обрывчиками и ярами, которые местные жители называют осовинами. За день в них можно набрать целую корзину древней глиняной всячины. Когда я вечером разложил перед одним местным краеведом черепки, он равнодушно стал сортировать их: «Это скорее всего скифы… Это от амфоры… А это уже казацкое…»

На капуловском берегу можно встретить кладоискателей разных мастей. Здесь им и рыть глубоко не надо – ходи по пляжу и смотри повнимательней под ноги. Капуловка в Никопольском районе на Днепропетровщине – село знаменитое. Здесь «при Чертомлыкском Днеприще» издавна обитали разные народы. Щедрый плавневый край многим пришелся по душе. В реках – рыба, в озерах – дичь, в плавневой чаще – зверь, в степи – выпасы: сытно, тепло, вольготно. Где и зачем искать другой судьбы? И от напастей разных да лихих людей можно легко и водой себя окружить, и окопаться, и крепкой засекой отгородиться. Так и поступили запорожские казаки, основав здесь Чертомлыкскую Сечь. Возникла она не на пустом месте. Польский король Стефан Баторий, желая укрепить южные рубежи, дал запорожским казакам грамоту, в которой закрепил за ними их плавневые вольности. Так здесь, как считают некоторые исследователи, возникла первая Баториева Сечь. Потом не где-нибудь, а именно тут, при речке Чертомлык, была заложена Базавлукская Сечь. Капуловцы во всяком случае в этом не сомневаются. Как и в том, что Чертомлыкская Сечь была самой славной и легендарной страницей в истории казачества.

Два памятника

Один стоит во дворе капуловской школы, другой – за селом на кургане. Памятники одному и тому же человеку – знаменитому запорожскому атаману Ивану Сирко. Однако бюсты на постаментах разные. В чем дело? Известно, что Сирко, который провел больше пятидесяти битв и ни одной не проиграл, был великим характерником. Мог, например, по признанию очевидцев, принимать различный облик… Таинственный ореол вокруг его имени и образа не померк и после смерти. Умер Сирко у себя на пасеке в селе Грушевке (нынешняя Ильинка). Тело перевезли в Чертомлыкскую Сечь, где и похоронили с надлежащими почестями. В 1709 году, когда царские войска напали на Сечь и разорили многие казацкие могилы, запорожцам удалось спрятать останки

атамана. По преданию, они хранились в тайной плавневой казацкой скарбнице. Когда запорожцы после Олешья вернулись в эти места, то перезахоронили своего именитого ватага на новом месте. Старым Сирком в Капуловке и поныне называют это первое его захоронение на краю Капуловского мыса. Когда-то здесь на огороде капуловчанина Мазая стоял могильный камень, теперь – просто памятный знак на краю села. Любой капуловчанин укажет вам к нему дорогу. В селе много любителей казацкой старины, некоторые могут часами (причем с колоритными подробностями, точными деталями!) рассказывать о Сирко и его боевых побратимах. Владимир Михайлович Саламаха, например, уверен, что его далекий предок Михайло Саламаха был слугой – джурой у кошевого. Старый капуловчанин, которого здесь почитают за великого казацкого авторитета (одно время он даже был атаманом местных казаков) и талантливого неутомимого рассказчика, поведал нам и о последнем бое Сирко, и о том, как он умирал у себя на пасеке в Грушевке, и что случилось с его капуловской могилой, когда Чертомлык был разорен царскими войсками. На прощание, смахнув слезу, Саламаха прочитал стих: «У Капуливци на городи Мазая старого е могила великого Сирка кошевого, и казалы стари люды, що в далеки рокы сам атаман невмирущий та й по Сечи ходыть».

На Капуловском мысу в 1956 году (уже после образования Каховки) и был установлен бюст атамана. Портрета его не сохранилось, и днепропетровские умельцы-литейщики взяли за основу изображение Сирко на известной картине Репина. В 1967 году, когда море подступило к могиле, останки решили перенести за село на Сторожевую (Бабину могилу). Состоялось еще одно захоронение казацкого характерника. В новой могиле атаман оказался… без черепа. Его отправили в Ленинград в лабораторию антропологической реконструкции. И вот в 1971 году ученые явили миру настоящий облик кошевого. В 1980 году (через триста лет после смерти Сирко) на могиле установили новый бюст. Старый хотели отправить на переплавку, однако капуловские краеведы, посчитав, что это тоже память о легендарном герое, вытребовали его у начальства и водрузили на постамент во дворе школы. А что же череп? В 1990 году он вернулся на Украину. Долгое время кочевал по разным музейным хранилищам и сейфам, не давая покоя их владельцам. Наконец в 2000 году он оказался там, где ему и положено было покоиться, – в могильной толще древнего кургана.

Подобного нет нигде в мире. Два облика – два разных бюста. Но один атаман, один легендарный герой и одна долгая память.

Последний оплот

– Все сплыло, все стерлось, – покачал головой старик и смахнул слезу. Солнце неярко и мягко светило сквозь облачную дымку. От огородов, где сажали картошку, тянуло сладковатыми дымками. Над голыми садами вспархивали голуби – то ли встречали весну, то ли провожали зиму. По крошечному ракушечниковому пляжику бродили сонные чайки. Ничто здесь, в Покровском (по тропке над береговым обрывом до него от Капуловки часа два езды на велосипеде), не напоминало о былом казацком духе края. Лишь две плиты в центре: на одной громкие, но, увы, холодные неживые слова о том, что тут была последняя Запорожская Сечь, на другой – память о последнем кошевом атамане Петре Кальнишевском. Еще есть название магазинчика – «Новая Сечь». Вот, пожалуй, и все. Случайный путник, избалованный заморский турист пройдет мимо и не оглянется. Мне же захотелось узнать побольше, попытаться проникнуть в суть.

Готовясь к экспедиции, в одной старой книге я нашел такую запись о местечке Покровском: «Это гнездо Запорожья, – главное виталище (пристанище, приют. – Примеч. ред.) сечевого запорожского казачества». Казаки были воинами, свой наемный хлеб отрабатывали пограничной службой и походами, однако, по мере того, как расширялись границы империи и осваивался дикий степной край, все больше становились хозяйственниками. Причем вольными, сметливыми, рачительными. После 1734 года, была основана Новая Сечь, военный казацкий орден превратился в экономическое сообщество. Земли, подконтрольные ему, стали вольностями Войска Запорожского. Они делились на восемь административных округов-паланок. Около четырех тысяч казацких хуторов-зимовников на этой территории были гнездышками – виталищами нового Запорожья. Его республиканский и рыцарский вольный дух не устраивал имперскую власть. Сечь была уничтожена. Однако дух Запорожья остался. Это дало основание многим авторам считать Покровское едва ли не символом запорожского казачества, его главным гнездом. Всех поражала красота этих мест, характерность и гордая осанка селян, многие из которых считали себя потомками сечевых рыцарей. «Что за красивые люди в Покровском!» – восклицал Афанасий Чужбинский, путешествуя по низовьям Днепра. Александр Довженко писал о Покровском: «Это одно из самых красивых сел, которые я видел в Украине».

…Покровская сечевая церковь находилась метрах в двухстах от усаженного вербами нынешнего покровского берега. Водолазы довольно точно определили ее место. Над ним был установлен буй с крестом. Потом его снесло льдом. Мне рассказывали, что у покровцев спрятаны иконы из сечевой церкви. Когда я спросил, где, у кого они находятся, мне тихо, с укоризной ответили: «Разве ж о таком говорят». У каждого своя дорога к храму. Даже если он далеко в прошлом. Память его и там достанет.