Заповедник потерянных душ
Шрифт:
– Точно, Малахова! Зачет! Чужой, – подхватил Бодряков. – Он не работает здесь. Какой-то подставной. Нам не того подсунули. Вопрос, Малахова: почему?
– Может, все остальные заняты. А может…
– А может, для того, чтобы потянуть время. Спрятать следы преступления. Или… Ой! – Его симпатичное лицо вдруг болезненно сморщилось. – Вот что мы тут с тобой делаем, Малахова?! Какого черта! Две пожилые тетки удрали от детей в поисках приключений, а мы с тобой по долинам и по взгорьям их должны искать. Да еще и версии придумывать!
– Нет, – ответила она кратко. – Не нахожу.
– Почему, Малахова? – недовольно буркнул Бодряков.
Ему не нравилось, когда она ему перечила. Больше нравилось, когда молчала и смотрела на него… с восхищением.
– О Марии Сергеевне я знаю немного, так как ее сын был немногословен. А вот что касается Голубевой Екатерины Семеновны…
– И что, что ее касается?
– Все! Это та еще любопытная Варвара, товарищ капитан.
Анна повернулась спиной к столу, оперлась лопатками о старые доски, вытянула ноги, подставила лицо солнцу. Кожу жгло, но она не отворачивалась. Господи, лето в разгаре, а она еще ни разу не загорала! Даже на пляже не была. И в лес по грибы и ягоды не ходила. Дикость какая-то. Вся жизнь мимо.
– Она очень долго занимала руководящий пост. До того как выйти на пенсию, была главой района. Умная, рациональная женщина. Представить ее совершающей глупые поступки невозможно. Так говорит о ней ее зять. Она помешана на справедливости. Кстати, зимой помогла в поимке преступника, нападавшего в вечернее время суток на пожилых женщин. Даже надавала ему.
– О господи! Этого только нам не хватало! – По лицу капитана прокатились волны судорог. Он сел, неестественно выпрямив спину. – Хочешь сказать, что эта тетка и впрямь явилась сюда кого-то искать? О ком плакала ее подруга Мария?
– Ой, не знаю, товарищ капитан. – Анна блаженно сощурилась, поболтала ногами. – Но что-то здесь не так.
– Где? Здесь?
Он повел вокруг себя руками, словно пытался обнять широкий выкошенный двор вместе с надворными постройками, березовыми поленьями и бревенчатым домом, косившимся на них немытыми окнами.
– И здесь, и в лесу. Как-то странно.
– Что?
– Звонили в лесничество, просили прислать проводника, а нам подсунули какого-то мальчишку. Мальчишка скрылся в доме, чтобы приготовить нам чай, и что-то медлит. А чайник уже трижды свистел, я слышала. Чего он медлит?
– А вот сейчас он явится, мы у него и спросим.
Дверь дома распахнулась. Парень вышел на крыльцо. В одной руке закопченный красный чайник со свистком, в другой большой пакет. В нем оказались чашки, сахарница, чайные ложки, упаковка чая в пакетиках и картонная коробка с пряниками.
– Вот, угощайтесь. – Он поставил на стол огненный чайник, швырнул пакет, посуда зазвенела. – Больше ничего нет.
– И на том спасибо. – Анна развернулась к столу, принялась разбирать пакет. – Ты присаживайся, присаживайся. Вместе чаю попьем. Поговорим.
– А
– Чего не хочешь? Чая или поговорить? – Она разлила кипяток по чашкам, швырнула в них по чайному пакетику.
– И чая не хочу, и говорить не люблю. – Он криво ухмыльнулся. – Вернется дядька из леса, с ним и говорите.
– А дядька у нас кто? – Бодряков разломил жесткий пряник, сунул его боком в чашку.
– Он в лесничестве работает. Тут живет. Сейчас на объекте. Он почти всегда на объекте. Приходит ненадолго. Искупается, поест, поспит и снова в путь. А я ни при чем.
Речь в защиту самого себя далась ему странно тяжело. Он без конца переводил дыхание, ерзал взглядом по земле, не поднимая его на гостей, и медленно пятился. Отошел уже на пару метров, прикинула про себя Анна, разбалтывая ложкой сахар в чашке.
– А ты, который ни при чем, что вообще здесь делаешь? – спросила она, кладя ложку на старый линолеум, которым был обит стол.
– Я здесь вроде гостя. Дядька в лесничестве работает. Я ему помогаю. Но не на постоянной основе, а на месяц-два. А чё? – И он уставился на них очень гадким, вызывающим взглядом.
Такие взгляды им были известны. Так на них обычно пялилась молодежь, застигнутая с запрещенными таблетками или еще с чем похуже, во время рейдов в ночных клубах. Вызывающе, гадко, надменно. Покачиваясь, ломаясь в коленях, размахивая руками, выкрикивая оскорбления, они все как один смотрели на них именно так. До тех пор, пока их не укладывали физиономиями в пол или не предъявляли обвинения. Вот тогда вся их надменность улетучивалась. Они сразу делались мягкими, покладистыми, разговорчивыми. Болтали обо всем, как под диктовку. Даже иногда плакали.
Мажор, сделала вывод Анна. Наверняка родители спихнули в лес на принудительное воспитание. А он тут…
А что он тут, действительно?
– Что-нибудь видел, слышал подозрительное в минувшие два-три дня? Может, шум какой-нибудь, крики? – Бодряков кусал от размоченного пряника, роняя крошки себе на рубашку.
– Шум? Крики? – Парень вывернул нижнюю губу, отрицательно замотал головой, задрал взгляд в небо. – Ничего такого. Тихо здесь. Особенно ночью.
– А на машинах никто не подъезжал?
– На машинах? Нет. – Вот тут он глянул на них честно. – Дядька либо пешком, либо на квадроцикле. Машина тут не пройдет, видели же.
– Ну да, ну да… Хотя если постараться, то проехать можно. – Бодряков подлил себе кипятка. Заговорил, рассеянно обводя взглядом высоченный забор. – Зверья небось тут дикого!
– Шутите! – присвистнул парень. – Нет тут никого, кроме мышей и лягушек. Ну птиц еще.
– Лягушек? – Бодряков изумленно вскинул брови. – А тут водоемы есть?
– Болото. Старое. Оно далеко. Но в тишине ночами, если ветер оттуда, лягушек слышно бывает.