Запоздалые истины

Родионов Станислав Васильевич

— Твори в маршруте, а придешь домой, в палатку, то и переставай творить.

— Сережа, творческий человек не приходит домой.

Эти слова о себе самой показались Рябинину нескромными, поэтому он чуть было не спросил, куда после работы идет творческий человек. Но она, догадавшись, что он скажет глупость, упредила:

— Сережа, смотри под ноги. Ты забыл про обещанный алмаз.

Он поверил ей, что где-то за сотни километров вверх по течению река размывает кимберлитовые трубки и несет готовенькие алмазы. И обещал найти один кристалл, коли их несет водой.

— Но

тут же трава...

Они шли травой, как джунглями. Сплетенная, крепкая и густая, стояла она лесом, хоть топором секи. Его очень удивляли какие-то зонтичные с деревянными и толстыми стеблями, как стволики бамбука.

— Сережа, а ты знаешь, что алмаз считался живым камнем? — заговорила она о своих любимых алмазах. — Говорят, что шлифовать алмаз должен один человек, смена мастеров отразится на игре граней. Нельзя делать перерыва в работе, иначе утратится яркость. Мастер должен быть в хорошем настроении — вот тогда бриллиант выйдет чудесным.

— А говорят, что есть целебные камни...

— Сережа, так это же алмаз. Он укрощает ярость и властолюбие. Созерцание прозрачного бриллианта разгоняет хандру. В битве побеждает тот, у кого есть алмаз. Он сгоняет с лица «пестрый цвет». А если подержать алмаз в воде, а потом ее выпить, то придет счастье и здоровье.

Рябинин упрямо решил отыскать алмаз во что бы то ни стало, настоять воды и выпить — для счастья и здоровья, хотя у него было то и другое. Но про запас. Он еще не знал, как будет необходим глоток этой воды самой Маше Багрянцевой...

Видимо, он задумался. Она ждала, не понимая, почему разговор о ее работе привел к молчаливой заминке.

До этой паузы Рябинин решил не объяснять ей того, чего она не понимает и не поймет. Теперь это решение удивило его своей, глупостью — объяснять, именно объяснять все со скрупулезной доходчивостью. Кому же, как не ему; кому же, как не ей.

— Вы не спешите? — спросил он.

— Нет-нет, у меня местная командировка на весь день.

— Не любите ее?

— Кого?.

— Свою работу.

— Холодильники, морозильные камеры, рефрижераторы, криогенная техника... В общем, холодрыга.

Она передернула покатыми плечами, словно прислонилась к этой самой морозильной камере.

— Что делаете лично вы?

— Что придется. Знаете, почему я командирована в город? Ищу обои для начальника сектора.

— Как... обои?

— Начальник квартиру ремонтирует. Попросил найти красивые обои. Даже нарисовал какие....

— Вы на должности инженера?

— Старшего инженера.

— И вы... согласились?

— Рыба ищет, где глубоко, а молодежь — где легко, — усмехнулась она неуверенно, точно примериваясь, можно ли с ним так шутить.

Рябинин молчал. Была бы она посторонней, он бы с ней мгновенно распрощался, потому что не мог дружески беседовать с человеком, который бегает за обоями для начальника.

— Вы начальника любите, уважаете, жалеете?..

— Он мне нужен.

— Как нужен?

— Обещал помочь с диссертацией.

— Вы же не любите эту работу.

— Поэтому

и хочу защититься, чтобы быть подальше от этой работы.

— Наверное, проще было бы ее сменить.

— Женщину-инженера нигде всерьез не принимают.

— Можно овладеть интересной специальностью...

— Какой специальностью? — спросила она с такой удивленной иронией, словно он предложил ей что-то неприличное.

— Мало ли профессий, — стушевался он.

— Кандидат наук получше любой профессии.

— Вряд ли.

— Может быть, мне пойти в ПТУ? — усмехнулась она, опять смутив его убежденной иронией.

Рябинин догадался, почему он, сорокалетний мужик, смущается двадцатисемилетней девицы, — за ее иронией стоял скороспелый опыт, стояли дяди и тети, извечные враги его, которые уж точно знали, что кандидат наук лучше ткачихи. Дочь Маши Багрянцевой... А не дочь ли тех ловких дядь и теть? Тогда он тем более должен хоть как-то вклиниться в ее представление о мире и, может быть, вклиниться в ее судьбу.

— Что вы любите делать?

— В каком смысле?

— Ну, готовить, шить, стирать, вязать?

— Люблю печь пироги.

— Так не пойти ли вам в кондитеры?

Она на секунду приоткрыла рот и дрогнула тонким носиком.

— Иронизируете?

— Это же лучше, чем старший инженер, бегающий за обоями для начальника. Это же лучше, чем заурядный кандидат.

— Я впервые вижу человека, который отговаривает быть кандидатом наук.

— Потому что вы и в кандидатах будете прозябать.

— Странно... Осуждаете благородное желание заняться наукой.

Те пройдошистые люди, которых не любил Рябинин, были откровеннее. Вот так, сидя с глазу на глаз, они бы никогда не сказали, что в них кипит благородное желание посвятить себя науке; они бы выразились прямее — мол, нужны кандидатские корочки; мол, жизнь есть жизнь. Но Жанна еще не была искушена жизненным опытом и поэтому не знала, что в очевидном выгоднее признаться.

— Ваше благородное желание получить ученую степень — просто дань моде. В день защищается более семидесяти диссертаций.

— Вероятно, эта мода вызвана потребностью практики.

— Я скажу, чем это вызвано... Человеку хочется иметь какое-то положение в обществе, стать значительным. Путей для этого предостаточно. Например, сделаться руководителем производства. Но ведь надо проработать много лет, накопить опыт, проявить себя, иметь организаторские способности... Трудно. Можно стать известным рабочим. Тогда надо повкалывать, надо попотеть, надо в спецовке походить... Трудно. Можно стать военачальником. Опять-таки надо послужить не один годик, по стране мытариться, себя не жалеть... Трудно. Стать артистом, писателем, режиссером?.. Талант надо иметь, ночи не спать, да и вдруг ничего не выйдет... Трудно. Но, оказывается, есть одно звание, кандидат наук, которое трудов возьмет не много, что-то года три, а и звучит, и престижно, и вроде бы ученый, и вроде бы цель достигнута. Вот и вы... Не работу по душе, а хотите престижное звание заиметь, вроде модных джинсов.