Запретная Родина
Шрифт:
– Я верю, что на самом деле Промежуток склонен хранить миры от зла, что он чувствует его также остро, как люди, – сказала Аверина. – Но Старейшины считают иначе. Поэтому они и создают щиты вокруг Атальмейна, боясь, что Цикл будет проигран, и Изначальные миры попадут под гнет Недохрона.
– Умирают раньше смерти, – подсказал Ойло.
– Просто темных становится все больше, и они все сильнее, – грустно улыбнулась Аверина.
– Но и белые не лыком шиты!
– Делаем выводы: нам предстоит решить, отдавать ли жизни за Цикл и равновесие миров или отсиживаться дома, ожидая исхода, – сказал Кристиан. – А если никто не захочет сражаться?
– Такого не бывало. Хранитель и Недохрон все равно придут на поле. Но битва будет еще нескоро, – сказала Аверина. – Через пару десятков лет, уж точно не раньше. Согласно прогнозам, этот Цикл будет коротким, но бывали и такие, что растянулись на тысячи лет.
– Ясно.
– А мне вот нет, – хмыкнул Ойло. – Что-то я не вижу логики. Зачем Промежутку эти битвы, к чему отдавать кому-то предпочтение, если он не видит разницы между добром и злом?
– В том и дело, что он питается нашими чувствами. Промежуток настраивается, словно огромный механизм. У нас у всех он разный, но все равно один. Представь необъятное существо, в котором вместо крови текут жизни, вместо сердца стучат наши сердца, и миллиарды душ бродяг – это лишь крохотные составляющие его огромной души. Без людей не было бы Промежутка, и смерть каждого бродяги, будь он темным или светлым, это потеря. Старейшины считают, что для него девять Циклов – один большой этап. То есть своего рода еще один Цикл, только другого масштаба. Плюс ко всему Промежуток должен считаться с Пропастью, а ведь есть еще Граница…
– У меня от обилия информации мозги закипели, – рассмеялся Ойло. – Что за Граница?
– Не могу сказать. О ней у нас знают крайне мало. Это область между Промежутком, мирами и Пропастью. Это нечто непознанное. Кошмар или греза, где законы реальных миров не властны. Если бы мы могли использовать энергию Границы, то непременно победили бы. Но никто не знает даже как попасть туда.
– Все сложнее становится, – вздохнул Эван. – Вот они где, веревки эти…
– Мы можем просто жить и копить силы, – сказала я.
– На Трогии, – подхватил Ойло. – Как думаете, она уже доступна? Сгусток-то провалился куда следует!
– Вот отметим этакое дело – и проверим, – сказал Кристиан. – Но я чувствую ее. Кстати, еще я смог настроиться на Землю. Скоро сможем попасть на родину, ребят!
Мы закивали, но я гораздо больше хотела увидеть закрытый мир огня. Конечно, и обнять маму мне тоже хотелось, однако, зная, что семье ничто не угрожает, я на Землю не торопилась.
Мы говорили допоздна. Обо всем, не только о битвах и судьбе Промежутка. Как-то так получилось, что начали обсуждать жизни друг друга, и первым под раздачу попал Ойло. Учитывая, что трог никогда не был стеснительным, на вопросы он отвечал охотно и весело.
– Я старался не сидеть на месте, много плавал, (хотя ненавижу аргонские торговые суда!) и таскался по материку, суя нос всюду, куда он помещался. Фрэйа уже знает, как часто меня за него кусали, но боль поддерживала в теле жизнь, восстанавливала чувства, которые я тщательно стирал, думая, что будет лучше каждый день начинать с чистого листа. Видите ли, мертвый полуостров обладает мощной отрицательной энергетикой. Родившись там, ты потом долго несешь этот заряд. Только начав путешествовать, я оставил какую-то его часть в Промежутке. Полагаю, что и Пропасть тоже окрашивает людей в черный.
– Это так, – кивнул Кристиан. – А еще она отбирает чувства. Для меня это было самым сложным: терять жизнерадостность. Но Алеард и Конлет и их дружба меня спасали. А еще мы много смеялись.
– Это точно. Ржали, как лошади, – подтвердил Алеард.
– Воспоминания, – продолжал с улыбкой штурман. – Они тоже спасали. А тебя, Ойло?
– Отчасти, – кивнул трог. – Хотя мои не слишком радостные, я ведь всех родных потерял.
Я сжала его плечо.
– Ты – наша семья.
Ойло радостно улыбнулся, сразу отозвавшись на поток чувств.
– И счастлив. Теперь-то я точно знаю, что такое счастье.
– Оно разное, – сказала Аверина. – Многое делает нас счастливыми.
– Труд, творчество, дружба, – начал перечислять Кристиан, – путешествия, экстремальные развлечения, новые знакомства, внутрисемейные отношения…
– Ага, – подхватил Эван, – учти ещё и все то, что предпочитают в иных мирах: алкоголь, табак и наркотики, короткие связи, работа и карьера…
– Именно. У всего этого разный заряд. Я знаю людей, которым любовь вообще не нужна, они счастливы творчеством. И это нормально, ведь каждый сам делает выбор.
– Просто они не пробовали, – тихо сказала Рута. – И не представляют, что дает любовь к человеку, за которого готов жизнь отдать.
– А он – за тебя, – улыбнулся Эван, сжимая её руку.
– Есть люди, беззаветно преданные своему делу, и большего им не нужно, – сказал Кристиан.
– Как Леонид, – отозвался Алеард.
– Ага.
– А все-таки сколько о любви не говори – всё мало будет. На то она и любовь. А её многоликость – это награда свыше, – сказал штурман.
– Это точно, – улыбнулся Эван. – Но любовь, обожание, привязанность и страсть – разное. Я люблю Руту, обожаю её блины с повидлом, привязан к семье и страстно хочу гонять на своих двоих, продолжая развивать дар.
Мы рассмеялись.
– Но в то же время всё это можно отнести и к Руте, ибо она – мое обожание, моя привязанность и моя страсть, – закончил парень, и девушка нежно поцеловала его запястье. Я уже заметила, что после событий в Заколдованном лесу она сильно изменилась, даже краснела редко.
– И я люблю тебя. Люблю и обожаю, – сказала она.
– То есть вы хотите сказать, что все мои временные связи – пустое? – ухмыльнулся Питер. – Ну да, бывает, общаюсь от скуки или когда отец достанет.
Я тотчас вспомнила Кириана и подумала, что для него встречи с девушками не бывали поводом сбежать или развлечься. Он не считал отношения развлечением. Он жил близостью и отдавал всего себя любым, даже коротким встречам.
– А какие тебе по душе? – спросил Эван.
– Ну, мне нравятся умные, – почесал в затылке Питер. – И еще аккуратные.
– Ухоженные? – подсказал с улыбкой Маир.
– Да. Самое подходящее слово.
– Ему брюнетки нравятся, – сказал старший брат, и Питер фыркнул.