Зараза/Испорченный (др. перевод)
Шрифт:
Я понимаю, что мне нужно сделать. Так будет правильно. Я должен поступить именно так, и никак иначе.
Мне нужно сказать, что ей здесь не место.
Я должен отправить эту женщину обратно к тому лживому куску дерьма, что называет себя её мужем, и пусть она решает свои личные проблемы в точности так же, как это делает вся остальная Америка – при помощи терапии, таблеток и других неумелых решений. Но самое главное, мне нужно позволить ей сделать это без моей помощи. Потому что прямо сейчас, все, о чем я могу думать, так это о том, как помочь самому себе.
– Нет, -
Она вытаскивает ноги из воды и встает, забирая своё уже растаявшее обезжиренное недоразумение, похожее на детские какашки. Прежде чем она поворачивается, чтобы уйти, Элли улыбается мне, ни капли не пугаясь исходящего от меня холода, хотя я так на это рассчитывал.
Примечание для себя: почаще быть придурком.
И раздобыть нормального мороженого.
ИСКУШЕНИЕ
Сегодня в «Голливудском репортере»: знаменитый плейбой и миллионер Эван Карр был замечен в обществе посторонней женщины, пока его жена в одиночестве проводит время на курорте?
На фоне вопиющих слухов об измене, близкие к паре источники сообщают, что молодая семья Карров уже несколько месяцев испытывает некоторые проблемы. Были утверждения, согласно которым жена Эвана, Элисон Эллиотт-Карр, находится вовсе не на курорте, а в реабилитационном центре, проходя курс лечения после нервного срыва. Учитывая, что Эллисон по-прежнему недоступна и её местоположение до сих пор не установлено, «Голливудский репортер» попытался связаться с Эваном Карром, который не стал отрицать, но и не дал подтверждения слухам об измене.
Я выключаю телевизор. Сжав челюсти от раздражения, почесываю щетину на подбородке. Бляяя. Вот почему все внешние связи запрещены на время обучения. Дерьмо, подобное этому, едва проникнув в головы моих подопечных, убивает на корню последние, едва уловимые проблески надежды, и заставляет их вернуться домой.
Конечно, дыма без огня не бывает, и в 95% репортажей есть доля правды. А уж брачный союз Карров превратился в пылающий ад лжи и обмана ещё задолго до того, как Эллисон сказала «Да».
Мне ли не знать.
Раздосадованный я направляюсь в сторону главного дома. К тому моменту женщины уже закончили утренние занятия по йоге и доели свой завтрак. Одна за другой они проходят в главный зал, тихо занимая свои места. Некоторые решаются поднять голову и смотрят на меня сквозь свои длинные накладные ресницы. Остальные стараются чем-нибудь занять лежащие на коленях руки. Они краснеют, вспоминая, как я касался их, побуждая их внутреннюю сущность вырваться наружу и немного поиграть. Но я не замечаю их и не вижу обращенных на меня страстных взглядов. Я просто наблюдаю за ними, ожидая её появления.
Как только я вижу, как она заходит вместе с другими домохозяйками, что-то горячее и тяжелое разливается внизу моего живота. Это пытка. Это облегчение. И это чертовски сбивает с толку. Все мое тело
– Встаньте, - приказываю я. Я не прошу. Я никогда не прошу то, чего хочу.
– Простите?
– спрашивает Эллисон, нахмурившись. Мне хочется протянуть руку и разгладить крохотные морщинки у неё на лбу, но я этого не делаю. Я еще не совсем свихнулся.
– Встань, Элли, - я протягиваю ей руку, она настороженно смотрит на неё, но все же принимает.
Ее ладонь теплая и мягкая ... именно такая, как я себе представлял. Она встает, одновременно разглаживая сзади своё платье. Пространство между нами стремительно тает.
Я удерживаю ее руку чуть дольше, чем следует, прежде чем, наконец, отпустить её.
– Повернись. Дай на тебя посмотреть.
– Что? Эм, я не понимаю, что ты...
Мои руки ложатся ей на плечи. Такая смелость застает Элли врасплох и её дыхание сбивается. Я заставляю её сделать разворот на 180 градусов.
– Вот. Вот, что определяет, будет вас трахать мужчина или нет, дамы. Все дело в упаковке. В её привлекательности. И соблазнительности.
– Я разворачиваю её лицом к себе, позволяя полным недоумения сине-зеленым глазам сверлить меня без тени смущения. Я не могу отвернуться. Я даже, блядь, не могу моргнуть. Я говорю с ней так, словно она одна единственная женщина в этой комнате, хотя без сомнений мои слова доносятся до каждой из них.
– Мужчины любят глазами. Их нужно соблазнять. Возбуждать. И хотя трапециевидное платье с балетками имеют право на существование, они далеки от сексуальности.
– Это - Александр МакКуин!
– возмущенно заявляет она.
– Оно уродливо, как смертный грех. К черту лэйблы.
Она шокировано смотрит на меня, а её щеки розовеют от смущения. Значит, мои слова попали точно в цель. Боль искажает изящные черты её лица, расползаясь по канве рыжевато-коричневых веснушек. Я не хочу её обидеть, но, блядь, правда порой причиняет боль. Жизнь - это боль. Да, черт возьми, это так.
Прежде чем она успевает возразить, я касаюсь её волос, вытаскивая серебряные палочки, которые удерживают строгий пучок. Языки пламя рассыпаются каскадом вдоль её спины, падают ей на лицо и целуют её плечи. Я наматываю рыжий локон её волос на палец, и мое лицо оказывается так близко, что лишь она услышит слова, которые я не должен говорить. Слова, которые однажды угрожают разрушить мою твердую как сталь логику.
– Думаю, ты очень сексуальна, когда трахаешься, Элли, - шепчу я, мое дыхание щекочет её ушко.
– Ты просто пока не знаешь об этом.
Я мгновенно отстраняюсь и поспешно возвращаюсь к кафедре, стремясь оказаться от неё подальше. Подальше от искушения намотать на кулак её огненно-красную гриву и запрокинуть ей голову, заставив смотреть только на меня. Это действительно то, чего я хочу? Заставить её увидеть, кто я есть на самом деле? Или мне стоит продолжить кормить её с ложечки, как и всех остальных, теша их иллюзиями о скрытой в них сексуальности?