Зарево над волнами
Шрифт:
Истосковавшиеся по настоящему делу люди собирались на верхней палубе, оживленно переговаривались.
Вот послышался басистый перебор ладов. Баян разнес над морем знакомую всем мелодию песни о Цезаре Куникове.
По одному, а потом дружно зазвенели молодые голоса:
Море за кормою яростно ревет,
Катера с десантом держат куре вперед.
Ночью над Мысхако шел девятый вал
Куников с отрядом берег штурмовал.
И весь корабль подхватил бодрые слова припева:
Вперед! Смелее, хлопцы!
За мною, черноморцы!
В атаку
Герой-майор, ведет.
Орлы-новороссийцы,
Народ вами гордится,
И слава боевая десанта не умрет.
Песня лилась, набирая, силу. Она повествовала о трудных боях, о самом дорогом и заветном.
Перед жарким боем сам майор вручил
Моряку Потере пулемет "максим".
С ним геройски дрался в октябре наш флот,
Из Ростова фрицев гнал тот пулемет.
Снова припев - боевой, решительный. Он оборвался на высокой ноте, уступив место песенному повествованию об истории батальона:
Мы давали клятву партии родной
Биться беспощадно с черною ордой.
И в огне жестоких, яростных атак
Вел вперед матросов коммунист-моряк.
Песня напоминала о незабываемом, звала на новые подвиги, наполняла молодые сердца мужеством и отвагой.
Под Новороссийском жаркий бой идет.
Куников отряд свой в этот бой ведет.
Там в огне пылает Малая земля,
Но остановиться нам, матрос, нельзя!
Пели не только на тральщике "Взрыв". С палубы следовавшего впереди корабля морской ветерок доносил волнующие своей простотой и правдой слова:
Вперед! Смелее, хлопцы! За мною, черноморцы!
Наверное, в эти минуты каждый из нас вспоминал всегда спокойного, отзывчивого и очень храброго майора Куникова.
Вспоминал бои за Станичку, схватки с немецко-фашистскими извергами на улицах Новороссийска. Керчь-Феодосия... Севастополь... Все прошло перед мысленным взором людей, не знающих страха, беспощадных к врагу.
"Вот и дождались счастливого времени, - подумал я.
– Можно считать, что самое страшное позади... Скоро, очень скоро наступит долгожданная победа".
Переход много времени не занял. Рассвет 2 сентября застал нас на траверзе Констанцы в пятнадцати милях от берега. Отряд советских судов встретил румынский эсминец "Фердинанд", который в соответствии с инструкцией должен был сопровождать наши корабли в порт.
Все казалось спокойным. Сигнальщики обменивались приветствиями, матросы махали друг другу руками и бескозырками. И вдруг произошло нечто неожиданное. Два сильнейших удара сотрясли тральщик. По палубе и корабельным надстройкам метнулось жаркое дыхание пламени. Все затряслось, закачалось, стало рушиться. От резкого толчка я потерял ориентировку. Стало невыносимо душно и жарко. Голова кружилась. На какое-то мгновение все провалилось, исчезло. Потом резкая боль пронзила тело. Эта боль почему-то казалась холодной. Да, да - холодной... Такое непонятное ощущение пришло как-то сразу. Я понял, что оказался в воде и медленно погружаюсь в пучину.
Превозмогая туманящую сознание боль, сделал несколько отчаянных гребков руками. Тиски, сжимавшие голову, ослабли. Я вдохнул воздух и осмотрелся.
В нескольких десятках метров от меня горел изувеченный тральщик. Линия пожара все приближалась к воде. Значит, судно тонуло. У его бортов и поодаль плавали дымящиеся обломки. Между ними виднелись головы людей. Одни сильными взмахами разгребали волны, стремясь быстрее отплыть от опасного места, другие беспомощно хватались за плавающие предметы. Видимо, среди этих людей было немало раненых и контуженых.
Понимая, что вот-вот гибнущий тральщик совершенно уйдет под волны, и на месте его затопления неминуемо появится гибельная воронка гигантского водоворота, я рванулся в сторону и успел проплыть метров пятьдесят прежде, чем "Взрыв" окончательно погрузился на дно. С болью в сердце я видел, как в пенистой круговерти воды исчезают раненые товарищи. Уцелели лишь те, кто успел отдалиться от места катастрофы.
Силы окончательно покидали меня. Попробовал пошевелить в воде ногами - не слушаются. Руки и лицо, по всей видимости, слишком сильно опалил огонь. Соленая морская вода, попадая на жженые раны, причиняла резкую боль.
Неподалеку покачивались на волнах куски дерева, разные ящики, сброшенные взрывной волной с палубы тральщика. Попробовал доплыть до них - сил не хватило.
Слева глухо рокотали фонтанные брызги. Это наши катера бросали глубинные бомбы, пытаясь поразить подводную лодку врага, которая торпедировала советский корабль.
Пытаюсь сосредоточиться, оценить обстановку. Тут сказалась давняя привычка разведчика в любых условиях осмыслить создавшееся положение.
По всей вероятности, подводная лодка намеревалась дать торпедный залп по флагману. Минный заградитель "Фердинанд", наверное, перекрыл его своим корпусом, и тогда немецкие подводники направили удар на второе по величине судно.
Впоследствии стало известно, что в наведении подводной лодки на цель большую роль сыграла немецкая военная разведка. Что ж, надо отдать должное противнику. На протяжении всей войны мы имели дело не с наивными новичками, а с вполне подготовленным, сильным и хитрым врагом. И это требовало от нас бдительности, неуклонного повышения боевого мастерства, совершенствования приемов и методов борьбы с немецко-фашистскими захватчиками. Тем почетней и дороже достигнутая победа.
Но в ту пору, еще не зная ничего определенного, я мог лишь теряться в догадках.
Ко мне медленно подплывал раненый матрос. Почему-то запомнились только его глаза - голубые, полные ужаса. Он смотрел не на меня, а в сторону на воду за моими плечами. Что он там видит? Я обернулся. Вода была багровой от крови.
– Товарищ командир, здорово задело?
– осведомился матрос.
– Крови-то сколько!
– Может, не моя?
– усомнился я.
– Ног вот совсем не чувствую.
– А меня в грудь бабахнуло, - сказал матрос, помогая мне ухватиться за переплет деревянного ящика.
– Печет сильно.