«Защита 240» (с илл.)

Мееров Александр Александрович

— Ну-с, молодые люди, вернемся к вопросу о недостатке умственных способностей. Продолжайте.

Шутливый тон Зорина не разрядил атмосферы. Резниченко стоял у окна, Бродовский оперся о пульт, силясь придумать приемлемое продолжение разговора.

— Так кто из вас страдает этим страшным недугом? — не унимался старик.

— Очевидно, я, Викентий Александрович, — ответил улыбаясь, Бродовский.

Резниченко быстро обернулся и бросил взгляд на обоих.

— Что так, Михаил Николаевич? — участливо спросил Зорин.

Бродовский коротко рассказал о своих неудачах.

— Мне кажется, Михаил Николаевич, что вы слишком уж прочно засели в лабораториях, а надо быть поближе

к природе. Всматриваться в каждый растущий листочек и размышлять. Что я могу подсказать вам? Чем помочь? Сейчас, пожалуй, ничем. Допрашивайте природу — вот мой совет.

Зорин по-стариковски обстоятельно начал перечислять все преимущества работы в Славино.

— Я предпочел бы в Славино не ехать! — отрезал Бродовский.

Зорин с еще большим энтузиазмом продолжал убеждать Бродовского. Наконец, он привел самый веский аргумент:

— Ведь в Славино у вас будет такой чудесный помощник. Да, да, Белова будет незаменимым помощником! — восторженно закончил Викентий Александрович, только тут заметив, как сузились глаза Михаила и вздрогнули плечи Резниченко. Сразу вспомнилось лицо Сергея, просившего разрешения ознакомить свою приятельницу с лабораториями в Петровском. «Так вот почему шла речь о дураках», — наконец, догадался старик.

— Михаил Николаевич, — произнес он не без строгости. — Я хотел бы знать ваше мнение. Для пользы дела, где лучше проводить работы: здесь или в Славино?

Михаил минутку помолчал и потом твердо сказал:

— В Славино.

Старик встал, крепко оперся на палку и тоном приказа сказал:

— Считаю излишним дальнейшее обсуждение этого вопроса. Работы перебазируйте в Славино. Вы, кажется, что-то хотите возразить, Сергей Александрович?

— Нет, нет, — поспешил ответить Резниченко.

— Ну, вот и прекрасно. Вот и прекрасно. — Зорин все еще силился смягчить тягостный для молодых людей разговор.

— Поезжайте, Михаил Николаевич, немедля поезжайте. Проветритесь в пути немножко, а там, смотришь, и возникнут у вас какие-нибудь плодотворные идеи. Мне, между прочим, уже успели доложить, что вы вторую неделю с утра до ночи пропадаете в лаборатории. Куда это годится? Да в вашем переутомленном мозгу свежая мысль и приюта себе не найдет. Поезжайте. Помню, вот этак же меня после моих неудач с новой конструкцией регистрирующего аппарата чуть ли не насильно отправили в Гагры. Зима, декабрь, в Москве сугробы снега. На автомобиле еле добрался до вокзала. Ну, думаю, что за отдых в этакую пору, а в Гагры приехал — теплынь, прелесть. Новый год встречали с распахнутыми окнами, розы цвели, хорошо! Но, знаете, Михаил Николаевич, нормальные розы, а не такие, о которых вы мечтаете, — с кочан капусты.

— Викентий Александрович, уж и с капусту. Такое прозаическое сравнение: роза и капуста.

— Да вы же все норовите, чтобы зернышко пшеницы было с огурец, огурец с тыкву, а тыква — с автомобиль, — рассмеялся академик, очень довольный своей остротой.

Бродовский посмотрел на доброе, подвижное лицо с белоснежной бородкой и уютными лучиками в углах глаз, и ему стало легче при мысли, что этот замечательный человек так понимает его и умеет в трудную минуту найти нужные, ободряющие слова.

— Нет, Викентий Александрович, я мечтаю не о розах с капусту и даже не о трех-четырех урожаях в год.

Резниченко вышел, на ходу кивнув головой. Зорин скосил на него глаза и продолжал:

— Знаю, конечно, Михаил Николаевич, знаю о ваших радиофизических мечтаниях, знаю. Хорошо, что мечтаете. Но, чтобы сделать в науке что-либо значительное, нужно очень много трудов. Ох, как много! Нужно долго и упорно допрашивать природу и думать о том, — академик помолчал немного, покрутил свою бородку

и твердо закончил, — чтобы эти труды не оказались бесплодными.

— Викентий Александрович! — Михаил вспомнил о «Защите 240» и взволнованно спросил: — Вы о Сергее?

— Да. Он очень меня беспокоит… Он друг ваш… Поддержать его надо. Да, поддержать.

Зорин засуетился и мелкими шажками, часто переставляя палку с тяжелым набалдашником, поспешил из лаборатории.

«Расстроился старик. Любит он Сергея».

Бродовский еще долго ходил по комнате, рассматривая приборы, осторожно прикасаясь к растениям. Сергей ушел. Ушел далеко, навсегда. Это ясно. Можно ли сделать что-нибудь теперь? Ведь Сергей, работая в биологической лаборатории, не был допущен к разработке особо секретной «Защиты 240». Но неужели он, даже не зная о ней, так и не может понять, что его защитные каски — это полумера? Как объяснить ему, а особенно теперь? Глупо получилось, по-мальчишески… А старик… Он все понял. Сколько же такта, сколько душевной заботы и отеческого внимания, а вот Сергей… Стало страшно при мысли о том, что старый, больной академик может узнать о происках Сергея. Как это расстроит его… при его здоровье… Надо поговорить с Сибирцевым, с Титовым и надо… Да, перебазироваться в Славино!

Бродовский еще раз окинул взглядом лабораторию, посмотрел на все, что с такой любовью создавалось им и его сотрудниками, посмотрел на аппаратуру, в которой уже не пульсировал ток и которая казалась мертвой, ненужной, на растения, так и не открывшие ему своей тайны, выключил свет и вышел.

Никогда он так долго не добирался от института домой, как в этот вечер. Автобусы проходили один за одним, а Михаил все стоял на остановке. «Анализ, точный анализ качества лучей… Каким способом подойти к нему… Ведь это ключ к управлению любым биологическим процессом! А возможность искусственно генерировать лучи соответственной характеристики позволила бы вызвать более интенсивное образование стимуляторов в клетках и… Но как это узнать? Какие именно это участки спектра? Как изучить их влияние на развитие растений?»

Когда Бродовский окончательно продрог, он вскочил в автобус и доехал до ближайшей станции метро. При входе в метро по всему телу прошла приятная дрожь от охватившей его волны тепла. Спустившись по эскалатору и не подумав о направлении, он вошел в залитый светом поезд.

«То, что свет необходим растениям, — продолжал свои размышления Михаил, — известно испокон веков. Достаточно оставить растения без света, как прекратится синтез питательных веществ. Если правильно предположение, что под влиянием какой-то части электромагнитного спектра в растениях происходит образование стимуляторов роста, то, значит, у растений, лишенных этого излучения, рост прекращается. Но как это сделать? Ведь подобное излучение может приходить только вместе со световыми лучами Солнца. Если бы суметь изготовить фильтры, пропускающие световые лучи и задерживающие излучение, стимулирующее рост. Но в том-то и дело, что, не зная характера излучения, приготовить такой фильтр невозможно. Как сделать, чтобы растения получали все необходимое, кроме этого предполагаемого излучения?»

Поезд подходил к станции «Ботанический сад» и только тут Бродовский увидел, что едет не в том направлении.

Михаил начал быстро пробираться к выходу, его чуть не прихлопнуло створками автоматической двери, но он все же успел выскочить на платформу и стал осматривать станцию так, как будто видел ее впервые. Со сводчатого, украшенного ромбическими кессонами потолка свисали массивные бронзовые люстры с вертикальными цилиндрами, изливавшими «дневной свет». Тепло, просторно, чисто и светло, блестят уложенные шахматами плиты пола.