Защита никогда не успокаивается
Шрифт:
— Да.
— А мне этот вопрос кажется очень важным. Вы же тоже понимаете, что время вашего появления в том месте является решающим моментом, не правда ли?
— Я не смотрел на часы.
— Вы знаете, что время вашего появления является решающим моментом: да или нет?
— Я же сказал, что не следил по хронометру.
Судья:
— Нет-нет. Вам был задан вопрос: сознаете ли вы, что время вашего появления на месте преступления имеет решающее значение. Вы сознаете это?
— Сознаю.
— Сознаете ли вы, в частности,
— Я не говорил, что проехал после 21.35.
Судья:
— Нет-нет. Вы не поняли смысла вопроса. Мистер Бейли спросил, отдаете ли вы себе отчет в том, что если вы вернулись домой после 21.35, то, с точки зрения мистера Бейли, ваши наблюдения не имеют значения.
— А я не говорю, что вернулся после 21.35.
Судья:
— Понятно, понятно. Прочтите, пожалуйста, свидетелю вопрос еще раз.
(Вопрос читают).
— Сознаю.
Фриман отрицал, что кто-либо объяснял ему решающую роль времени в этом деле. Мы коснулись того факта, что к почтовым властям обратилась его жена, и он признал, что идея выступить в качестве свидетеля принадлежала не ему.
— Была ли какая-то причина, чтобы вы, честный человек и гражданин, не сочли нужным передать в руки людей, пытающихся раскрыть это неслыханное ограбление, ту информацию, которой располагали?
— Сначала я решил, что человек, стоявший около машины, был шофер, который освободился и теперь ждал помощи, — сказал Фриман. — Мне и в голову не пришло, что преступник может стоять на виду у сотен проезжающих машин, и поэтому я считал, что моя информация не является ценной.
С первых же сказанных Фриманом фраз стали вырисовываться несколько полезных для защиты моментов. Во-первых, было ясно, что он боится «попасть в ловушку». Любой свидетель должен понимать, что при перекрестном допросе его могут попытаться загнать в угол, но если человек зациклился на том, чтобы «не попасть в ловушку», не составляет никакого труда его туда загнать.
Стараясь оправдать свое молчание в первые недели после ограбления, Фриман рассказал именно то, что мы и хотели доказать присяжным, что он, скорее всего, видел водителя фургона, а не одного из грабителей.
Его показания, кроме того, дали защите возможность использовать в качестве вещественного доказательства отчет инспектора Зигмунта об их получасовой беседе, состоявшейся через месяц после ограбления. В этом отчете, в отличие от более поздних, не упоминались скулы, носы, челюсти или плечи; там же черным по белому было написано, что Фриман сказал инспектору, что вернулся домой между 21.30 и 21.45.
Я предъявил Фриману этот отчет и задал вопрос, почему там отсутствует описание внешности подозреваемого. Сначала он пытался уйти от ответа, потом сказал, что Зигмунт в своем отчете опустил эти детали. Тут у нас появилась возможность с помощью представителя следствия обвинить во лжи свидетеля обвинения (Зигмунт под присягой показал, что ничего подобного не было, его отчет точен).
Затем я спросил Фримана о несовпадении первоначальных и более поздних данных о времени его возвращения. И снова он обвинил почтового инспектора в составлении неточного отчета. Я взглянул на присяжных. Было очевидно, что они не верят ему.
Когда после обеденного перерыва судебное заседание возобновилось, мы стали выяснять точное время, в какое Фриман проехал мимо стоящего фургона. Согласно одному из отчетов Зигмунта, миссис Фриман сообщила, что ее мужу пришлось взять левее, чтобы объехать фургон. Сам Фриман это отрицал и заявил, что он ехал не настолько близко к человеку, стоявшему возле фургона, чтобы возникла опасность задеть его.
Он показал, что ехал со скоростью 35 миль в час, а того человека видел столько времени, сколько требуется, чтобы проехать футов тридцать. Я поинтересовался, сколько же времени у него было для наблюдения, и оказалось, что при такой скорости у него было «меньше секунды».
— Ну а точнее, — спросил я, — какую же долю секунды длилось в тот вечер ваше наблюдение?
— Не хватает еще на потеху зрителям делить секунду, — заявил Фриман. — Именно это вы пытаетесь сделать.
Нет, это просто не укладывалось в голове. Джозеф Фриман пытался отправить в тюрьму человека лишь на том основании, что якобы опознал в нем мужчину, которого за два года до этого в течение доли секунды видел из окна автомобиля.
Зная, что почтовые инспектора не устраивали очной ставки дантиста с Шеной, я попросил, чтобы того снова привели в зал судебного заседания, и предложил Фриману посмотреть вокруг — не узнает ли он кого-нибудь. Он прошел мимо Шены совсем рядом и показал на инспектора Файнерфрока.
— Знаете ли вы еще кого-нибудь? — спросил я.
Когда Фриман снова прошел мимо Шены, я остановил его.
— Если уж вы проходите совсем рядом с этим джентльменом в зеленовато-голубой куртке и не обращаете внимания, я полагаю, что вы его не узнаете.
Я поставил Шену прямо перед свидетельским местом, считая, что он должен сообразить что к чему. Но Фриман по-прежнему думал лишь о том, как бы не попасть в ловушку.
— Нет, я узнаю его, — быстро ответил он.
Фриман заявил, что я нарочно не дал ему времени сказать, что он узнал этого человека и что он просто не понял, куда именно ему нужно было смотреть. Тут я, естественно, предположил, что он либо узнал Шену по фотографиям в газетах, либо сообразил, что, скорее всего, я покажу ему именно водителя фургона.
И все-таки я решил до конца использовать то обстоятельство, что он не сразу узнал его. Я еще не предполагал, какую услугу окажет мне этот дантист.
— Ну хорошо. После того как вы вернулись на место, не подав виду, что знакомы с этим человеком, я вам указал на него и вы теперь говорите, что узнаете его?
— Да.
— Кто же это?
— Мистер Зигмунт.
— Мистер Зигмунт? Вы уверены?
— Совершенно уверен.
— Это тот самый человек, который допрашивал вас и записывал ваши показания?