Защитник. Рука закона (сборник)
Шрифт:
Силуэты горных пиков упирались в пелену неба. Вдали у холмистого горизонта горели огни города.
Прошлым утром после недели путешествий по окрестностям он направился к «Вершинам». Он прошел весь маршрут, милю за милей, поднимаясь вдоль карниза по узкой тропинке, ограниченной зарослями толокнянки и пустым пространством, туда, где в скале были высечены грубые ступени с металлическими перилами. Свой поздний ланч он съел на самой вершине. Отдохнув, он начал спуск, но ноги отчаянно протестовали против новой нагрузки. Причудливые вертикальные пики «Вершин» тянулись к небу, словно пальцы. А потом…
Видимо, он все еще находился на склоне горы, его спальный мешок растянулся поперек тропинки.
Он не помнил, как ложился спать.
Может быть, у него контузия? Может, он упал в пропасть? Высвободив руку из спального мешка, он ощупал себя, проверяя, нет ли ушибов. Ничего похожего. Он прекрасно себя чувствовал, нигде ничего не болело. Теперь ветер холодил его руку, и он опять удивился. Днем было очень жарко.
К тому же свой рюкзак он оставил в машине. А машину оставил неделю назад на парковке у «Вершин». Этим утром он вернулся туда и положил в багажник лишние вещи, в том числе и спальный мешок. Как все это очутилось здесь?
Тропа, ведущая к «Вершинам», была достаточно опасной и при ярком дневном свете. Элрой Трусдейл не собирался ходить по ней в темноте. Он перекусил тем, что нашел в отсыревшем от росы рюкзаке – который должен был лежать в машине, а не возле его головы, – и решил дождаться утра.
На рассвете он тронулся в путь. Ноги сами несли его вперед, пустынный горный пейзаж радовал глаз. Спускаясь по тропе, он громко пел о невероятных маршрутах, покоренных им, и никто не кричал, чтобы он заткнулся. Ноги совсем не болели после вчерашнего подъема, и он решил, что находится в прекрасной форме. Хотя только дурак мог отправиться с рюкзаком по этой тропе – разве что рюкзак ему навязали на полпути вверх.
Когда он добрался до парковки, солнце поднялось уже высоко.
Автомобиль стоял там же, где Трусдейл его и оставил, все дверцы были заперты. Он перестал насвистывать. Это выглядело полной бессмыслицей. Какой-то добрый самаритянин нашел его бесчувственное тело на тропе – или сам же и оглушил, – но не стал звать на помощь, а спустился вниз, взял из автомобиля рюкзак и потащил в горы, чтобы упаковать Трусдейла в спальный мешок. Что за чертовщина? Может быть, кто-то решил воспользоваться машиной Трусдейла, чтобы совершить преступление и подставить его? Когда он открывал багажник, в глубине души ожидал обнаружить там труп, но не нашел даже пятен крови. Вместе с облегчением пришло легкое разочарование.
В салоне автомобиля на развлекательном центре лежала кассета с сообщением.
Элрой вставил ее в аппарат и прослушал:
«Трусдейл, это говорит Вандервеккен. Возможно, вы уже поняли, что потеряли четыре месяца своей молодой жизни. Приношу вам свои извинения. Это было необходимо, и вы можете позволить себе потерю четырех месяцев, а я могу заплатить за них справедливую компенсацию. Если коротко, то вы будете получать ежеквартально по пятьсот марок всю оставшуюся жизнь, при условии, что не станете выяснять, кто я такой.
Вернувшись домой, вы найдете кассету с подтверждением моих слов от „Баррета, Хаббарда и Ву“, в которой вам сообщат все подробности.
Поверьте, вы не сделали ничего противозаконного за те четыре месяца, которые исчезли из вашей памяти. Вам довелось увидеть много интересного, но именно за это я плачу вам.
Вам в любом случае не удастся меня опознать. Образец голоса ничем вам не поможет. В „Баррет, Хаббард и Ву“ тоже ничего не знают обо мне. Поиски были бы долгими, дорогостоящими и напрасными, так что, надеюсь, вы не станете этого делать».
Элрой даже не шелохнулся, когда из кассеты повалил едкий дым. Отчасти он этого ожидал. В любом случае он уже узнал голос. Свой собственный голос. Должно быть, он записал это сообщение для… Вандервеккена. В то время, о котором ничего не помнил.
– Ты ведь не стал бы лгать самому себе, Рой? – обратился он к почерневшей кассете.
При каких обстоятельствах?
Он выбрался из машины, зашел в офис туристического бюро и купил там ленту утренних новостей. Проигрыватель в его машине еще работал, хотя кассета с сообщением превратилась в обуглившийся ком. Он поставил новостную кассету, чтобы проверить, какое сегодня число. 9 января 2341 года.
А должно быть 8 сентября 2340 года. Он лишился Рождества, Нового года и еще четырех месяцев… чего? Закипая от ярости, он схватил телефон. Кто должен заниматься похищениями? Муниципальная полиция или АРМ?
Он подержал телефон в руке, а затем положил на место.
До него дошло, что он вовсе не хочет вызывать полицию.
По дороге в Сан-Диего Элроя Трусдейла мучило ощущение, что он угодил в ловушку.
Он потерял свою первую – и на данный момент единственную – жену из-за своего нежелания тратить деньги. Она часто повторяла, что это его личный недостаток. Ни у кого больше такого не было. В мире, где никто не голодал, образ жизни считался более важным, чем кредитная безопасность.
Но он не всегда был таким.
Трусдейлу с рождения принадлежал целевой фонд, должный обеспечить ему пусть и не богатство, но безбедную жизнь до конца дней. Так и было бы, но Трусдейл стремился к большему. В возрасте двадцати пяти лет он убедил отца передать ему все эти деньги. Он хотел сделать кое-какие инвестиции.
Если бы все получилось так, как было обещано, он стал бы богачом. Но это оказалось очень сложное мошенничество. Где-то на Земле или в Поясе жил сейчас в роскоши человек, которого действительно могли звать Лоуренс Сент-Джон Макги, а могли и как-нибудь иначе. Возможно, он так и не сумел потратить все эти деньги, даже живя на широкую ногу.
Может быть, Трусдейл воспринял все это слишком болезненно. Но у него никогда не было особых талантов, он не мог рассчитывать на свои силы. Теперь он прекрасно понимал это. Он работал продавцом в обувном магазине. А до этого была станция техобслуживания, где он торговал аккумуляторами и проверял двигатели и воздушные турбины. Он поддерживал физическую форму, потому что так делали все. Жир и дряблые мышцы расценивались как безответственность по отношению к самому себе. Он сбрил бороду – роскошную бороду, – после того как Лоуренс Сент-Джон Макги скрылся со всем его состоянием. У рабочего человека нет времени на то, чтобы заботиться о своей бороде. Две тысячи марок в год. Нет, он не мог отказаться от таких денег.