Заслон(Роман)
Шрифт:
Евдокия лежала, согнув ноги в коленях и накрывшись пуховой шалью. В соседней комнате нарастали возбужденные голоса. Тряпицын и Лебедева убеждали в чем-то Анатолия. Он не соглашался.
— Какого ляда не видали мы в Благовещенске?! — крикнул вдруг анархист. — Создадим Свободненскую республику, на манер Желтуги, а? Даю тебе слово: глазом мигну — набегут к нам сотни удальцов, кому черт не брат! Вооружим их, двинем на Японию. Говори, согласен?!
— Ты сумасшедший, — так же громко ответил ему Анатолий. — Знаешь пословицу: похвалялась синица море поджечь? Поди проспись…
Тут заговорила Лебедева горячо и быстро.
Николаевск был в тревоге. Дошли слухи об апрельском выступлении японцев в Хабаровске и Приморье, о трагической гибели вождя дальневосточных партизан Сергея Лазо и его боевых соратников Всеволода Сибирцева и Алексея Луцкого. Стало известно, что у Александровска-на-Сахалине в полной готовности стоит эскадра военных японских судов. Нетрудно было догадаться, что враг ждет, когда устье Амура очистится ото льда, чтобы двинуть на Николаевск и учинить расправу за мартовские события, когда был уничтожен весь японский гарнизон.
Энергия Тряпицына заряжала всех. Впрочем, он поступил очень дальновидно, распылив силы сопротивления. В верховья Амгуни был направлен с каким-то поручением Харитонов. Отбыл на Орские прииски и Комаров. Перед самым его отъездом командующий без обиняков заявил, что Евдокия должна остаться в Николаевске и эвакуироваться вместе с городским населением в Благовещенск.
— Так, друг сердечный, будет лучше для вас обоих. Не время бабу за собой по тайге таскать, на одной ножке перед ней вытанцовывать. Молодые, налюбитесь еще. А в Благовещенске у вас родные: притулят, приголубят. — Голос Тряпицына, казалось, звучал искренне, но глаза косили больше обычного и, зная цену этому взгляду, Анатолий вспыхнул, но сдержался и ответил сухо:
— В советах не нуждаюсь. Давай ближе к делу. Какие будут распоряжения?
— Они тебе известны. Груз идет до Свободного! А в остальном… делай, как знаешь, только не пришлось бы потом пожалеть об этом, — заключил с кривой усмешкой командующий.
Было ясно, что Тряпицын ему не доверяет и намерен оставить Евдокию в качестве заложницы. О роли Лебедевой в жизни этого человека все уже знали. Евдокию она недолюбливала, а может, и презирала. Анатолий едва не сказал об этом, вся кровь в нем вскипела от негодования. Если бы только Тряпицын знал, кем была для него Дуся! Оставить ее здесь, где все так неустойчиво и шатко, было бы хуже предательства. С восемнадцатого года она делила с ним все невзгоды и ратные подвиги. С восемнадцатого года!..
В занятом интервентами Хабаровске они прожили тогда три месяца. Два из них Евдокия пролежала в больнице: роды были преждевременны и неблагополучны. Чтобы не возбудить подозрений, он устроился санитаром в той же больнице. Ему удалось установить связь с подпольной организацией, и едва Евдокия поправилась, они влились в ряды приамурских партизан. Вместе с отрядом Тряпицына они участвовали в боях на Нижнем Амуре. Избирали его командующим после боя под Киселевкой. Вместе с ним вошли в Николаевск. Но теперь пути их расходились. Доверить Евдокию Тряпицыну, имевшему темные стремления и цели, было бы рискованно и нечестно. Не смогла убедить Анатолия и Лебедева, заверявшая, что они будут с Евдокией, «как сестры». Комаровы выехали вместе.
Едва отбыла экспедиция на Орские прииски, как все
Грузили на пароходы и шхуны продовольствие и боеприпасы. Под надежной охраной были отправлены в Амурскую область валюта и золотые слитки. Об уничтожении Николаевска не было и речи. Тряпицын громогласно заявлял, что как только будут вывезены женщины и дети, мужчины встанут под ружье для защиты города.
Алеша, Саня, Петя Нерезов и Гриша Билименко являлись домой за полночь. Вместо ужина грызли сухую хурму, не раздеваясь, валились на топчаны и засыпали. Иногда ребят тут же поднимали, требовали в штаб. Порой удавалось выспаться, и тогда их будил первый луч солнца.
Николаевские женщины исходили слезами. Одни плакали потому, что не стало в семье кормильца — убит японцами, другие — что подобрались зимние запасы, скоро рыбалка, а тут бросай все и уходи; третьим приходилось еще горше: ни кормильца, ни припасу, а детишки ни с того ни с сего стали болеть глотошной болезнью, уносившей десятки нерасцветших жизней.
Бывалые же старики, измерившие по тайге не одну тысячу верст, вместо утешения толмачили свое:
— Шутка ли дело, поднимать об эту пору тыщи людей! А иттить-то, эт тебе не с корзиночкой по ягоды, вон куды. До Керби отселева пятьсот верст с гаком. Плыть Амуром да Амгунью-матушкой — всякое могет случиться, а еще тайга… А в Керби-то кто нас ждет-пождет? Опять же дальше иттить тайгой неезженой, нехоженой, через дебри валить, через хребты, аж до самого Экимчана. Эт будет чуток помене, а все же кус немалый. Дале-боле… плыть по той Селемдже до Норского Складу, а там на Зею выгребать и спущаться прямым уже ходом до Благовещенска-на-Амуре. И опять же таки верст пятьсот, и опять же с гаком. А в Благовещенске том кто нас ждет-пождет?
Такие и подобные разговоры велись каждодневно, неотвратимые, назойливые, как сказочка про белого бычка:
— А тайга-то дремуче-непролазная, а края-то незнаемые, а реки-то бурливые, перекатные, а зверь-то непуганый, а люди-то там нездешние, а обычаи-то ненашинские, не таковы… Кто дойдет, а кто косточки оставит при дороге…
По городу прокатился вой: тряпицынцы забирали рогатый скот для угона в тайгу, пока не развезло весенней распутицей крепкого наста.
Приказ штаба партизанской армии был краток и прост:
«Эвакуироваться всем. Брать имущества, включая харчи, не более пуда на человека».
Напуганные хозяйки горестно и тихо забивали домашнюю птицу, коптили и сушили мясо. Рыли в подполах ямы, припрятывали все, что казалось ценным и нужным: отрезы тканей, зимнюю одежду и обувь, посуду, постельное и столовое белье. И каждой верилось и не верилось в то, что должно случиться в ближайшие дни.
Петра Нерезова назначили уполномоченным особой экспедиции по эвакуации. Он взял себе в помощники Саню Бородкина и Гришу, прихватил и Алешу, который с нетерпением ждал открытия навигации, чтобы ехать в Благовещенск с секретным поручением Комарова. Экспедиции предстояло проторить дорогу беженцам: позаботиться о питательных пунктах, молоке для грудных младенцев, подводах для немощных и еще о многом таком, что и не снилось ребятам прежде.