Застава
Шрифт:
Я посмотрел вперед, по ходу паровоза. Край Разлома был рядом! Совсем рядом! Метров сто… может, даже меньше?
Мы делали сейчас километров пятьдесят-шестьдесят в час. Значит, эти сто метров – это несколько секунд. Шесть секунд. Десять, допустим, если я неверно оценил расстояние и скорость…
– Вывози, старушка! – крикнул Пагасо, рванулся к своим рычагам, задергал их – вряд ли в реальной надежде выжать из паровоза большую скорость, даже если резерв имелся, было слишком мало времени на то, чтобы медлительные механические передачи успели быстрее раскрутить колеса… Скорее он просто не мог оставаться бездеятельным в этот миг.
То,
пронзительно запел Хмель.
Эйжел взвизгнула и подняла револьвер, целясь в приближающуюся к нам «волну» вспучившихся рельсов. Интересно, а падая с обрыва, она будет стрелять в близящуюся землю? Наверняка! Эта девушка просто не могла игнорировать любую опасность, любого врага.
Дурдом «Солнышко» у нас, а не паровоз…
До края Разлома оставалось метров десять, когда рельсы вздыбились прямо за нами – и отвесили паровозу хлесткий удар. Стекла брызнули осколками, мы попадали на пол.
И последние метры до твердой земли наш паровоз пронесся по воздуху, будто тот самый летающий паровоз из старого фильма «Назад в будущее».
Хмель потом клялся, что приземлились мы на пути и метров десять ехали по ним, но падающий мост выдернул из-под нас рельсы, и мы помчались уже по земле.
Недалеко, впрочем.
До ближайшей опоры старого моста.
Глава 14
Взрыв парового котла – это смешно только в книжке про летающего хулигана Карлсона и его доверчивого малолетнего друга. А вот наши предки прекрасно понимали, что с паром шутить не стоит. Великий американский писатель Марк Твен знал, о чем писал, когда его герои хватались за сердце при упоминании о взрыве паровой машины.
Может быть, паровой котел взорвался бы и сам. Много ли ему было нужно, старому и перегретому, чудом вытянувшему паровоз с рушащегося моста?
А может быть, ему хватило бы толчка при падении на рельсы.
Но все получилось совсем уж классически – мы слетели с рельсов и врезались в бетонную опору. И котел, разумеется, взорвался.
Судя по всему, основной выброс пара и осколков произошел вперед, в некстати подвернувшуюся преграду. Опора была иссечена и густо утыкана горячими металлическими обломками. Но и того, что ударило назад, нам бы хватило.
Вот только Хмель открыл все-таки свой портал!
Он возник в кабине, буквально на один миг – я успел увидеть в колышущемся зеркале маленькую аккуратную комнату, кровать, книжный шкаф, окно, прикрытое легким тюлем, а за ним – светящиеся окна многоэтажки. Через секунду паровоз воткнулся в опору, котел взорвался, от торможения нас всех бросило вперед – и мы вылетели бы из Центрума в Москву, а кое-кто, возможно, продолжил бы двигаться через окно. Момент инерции при переходе из мира в мир сохраняется…
К счастью для нас, портал просуществовал не больше секунды. Ровно столько, чтобы отразить своей обратной, непроницаемой стороной град осколков и первую, самую яростную волну пара.
Потом портал исчез, и нас ждало свидание с рычагами, маховиками и прочей паровозной машинерией. Не
– Я не льюблю, когда зьря! – воскликнула Эйжел. С возмущением посмотрела на свою правую руку, покоящуюся на груди в самодельном лубке. – Всьё зьря!
– Мы пересекли Разлом, – напомнил я.
– И что? – развела руками Эйжел. – Сьильно нам это помогло?
У меня болело, казалось, все на свете. И это при том, что я уже сожрал несколько таблеток земного обезболивающего и две местные пилюли, чей состав вызывал у меня большие сомнения… почти наверняка земные наркополицейские за любую такую пилюлю вкатили бы мне хороший срок.
Но серьезных травм у нас почти что не было – кроме сломанной руки Эйжел.
Ашот ухитрился вывихнуть большой палец. Видимо, это больно, потому что орал он как резаный. Эйжел посмотрела на него, выругалась – и вправила палец левой рукой, после чего занялась своим переломом. Хмель приложился головой, получил легкое сотрясение, но беспокоился, похоже, об одном – не вернулось бы заикание. Я обошелся многочисленными синяками. Старый хрыч Пагасо вообще был невредим! Сам он это объяснил просто: «Моя девочка меня никогда не обидит».
В общем, учитывая все обстоятельства, переправу можно было считать успешной.
Вся проблема была в том, что наш паровоз годился теперь только в металлолом. Да и то, если стоимость его доставки в Гранц будет сочтена выгодной.
А на полустанке, как две капли воды похожем на оставшийся на той стороне Разлома, своих транспортных средств не было. Ну, кроме дрезины, на которой смотрительница станции, как мы узнали, любила порой ездить в Разлом – смотреть на звезды и пить пиво в тумане.
Одного взгляда на эту немолодую, но крепкую и сексапильную бабенку было достаточно, чтобы понять страсть Петрайха к путешествиям в Разлом. Ох, не только звездами они любовались и пиво с виски пили. Похоже, еще и мост проверяли на прочность путем раскачивания…
Однако к исчезновению моста и, следовательно, разлуке с Петрайхом госпожа Адмира Вальдегун, смотрительница станции, отнеслась совершенно философски, даже с облегчением. Видимо, надоел ей Разлом хуже горькой редьки, да и Петрайх, похоже, надоел. Пока ее муж, Теогар, вполне представительный на вид, черноволосый и смуглый, вместе с Пагасо обследовал остатки паровоза, Адмира с живейшим интересом расспрашивала нас о путешествии. Может быть, для отчета, а может быть, просто из любопытства. В конце концов, эту историю ей теперь пересказывать всю жизнь, приукрашая по мере сил. За форменную юбку госпожи Адмиры цеплялись, застенчиво глядя на нас, двое детишек-погодков – девочка лет трех и мальчик лет четырех. Детишки были светловолосыми, голубоглазыми и вообще удивительно походили на маму… или на Петрайха.
– Дрезину могу дать, – сказала Адмира. – Вообще-то не положено, но как мне вас остановить? Вы с оружием, пограничники… Вон, там в сараюшке стоит. Если хорошенько приналяжете, то к вечеру доберетесь до Иртана. А Иртан – станция узловая, там каждый день два-три состава проходит, а то и поболе.
– Может, есть какой-то прямой путь, короткий? – с надеждой спросил я.
– Прямее железки тут пути нет, – усмехнулась женщина. – Ее в старину строили, как по линеечке вели. Горки ровняли, овраги засыпали. Берите, дрезина хорошая.