Затерянная мелодия любви
Шрифт:
– О, – улыбнулась Анна. – Значит, позавтракаем, и выпьем шампанского.
– Мне нужно работать, – возразила Грэм, и попыталась подняться.
Анна остановила ее, нежно придерживая за плечо.
– Только после завтрака!
Грэм не знала как реагировать на подобное заявление. Сдвинувшись в широком кресле, она повернулась лицом к Анне.
Анне безумно захотелось погладить нахмурившиеся брови Грэм, но теперь, когда Грэм проснулась, она не решалась к ней прикоснуться. Вместо этого она, молча, смотрела на нее, с удивлением осознавая, какие эмоции вызывает в ней Грэм, одним лишь своим видом.
– Что? – наконец спросила Грэм, чувствуя
– У вас самые прекрасные глаза, – прошептала Анна.
Грэм слегка покраснела.
– Шрам, – нерешительно начала она, – очень ужасен?
Анна провела пальцем по шраму, наконец, уступив желанию прикоснуться к этому милому лицу.
– Нет. Я почти его не замечаю, если не считать, что он напоминает мне о той злополучной аварии. И тогда мне хочется вернуть время вспять. Я бы многое отдала, чтобы изменить то, что с вами случилось, – тихо закончила она.
– Почему?
– Я сама не знаю, Грэм, – ответила она, близость между ними позволила ей говорить откровенно. – Я лишь знаю, что когда смотрю на вас, мне хочется узнать вас, узнать, кто вы, что вы чувствуете, что делает вас счастливой, и я знаю, что больше всего на свете я хочу уберечь вас от боли. – Она засмеялась и задрожала. – Я сама не до конца понимаю почему, но точно знаю, что чувствую это.
Страстное признание Анны тронуло Грэм до глубины души. Она не сомневалась в ее искренности. Она слышала слезы в ее голосе. Внезапно ее захлестнули противоречивые желания. Она больше не могла игнорировать то, как ее тело отзывалось на прикосновения Анны. Ее ноги дрожали, а кровь активно пульсировала внизу живота. Это было желание, и этот факт сам по себе казался пугающим.
Грэм осторожно отстранилась, ее лицо снова стало непроницаемым.
– Вы очень добрая, – мягко сказала она.
Анна смотрела на нее растерянно. Добрая? Что бы она ни чувствовала к этой женщине, это было значительно больше, чем просто доброта. Она ощутила резкую отчужденность Грэм, так же как тогда в саду. Быть так близко к ней, и в следующий момент потерять эту связь, оставшись наедине с ноющей пустотой внутри, казалось невыносимым.
– Если я поем, вы позволите мне вернуться к работе? – спросила Грэм, отступив в сторону.
– Конечно, – грустно ответила Анна.
Глава десятая
На следующее утро Хэлен с трепетом в сердце подошла к музыкальной комнате. Весь вчерашний день после разговора с Грэм, Анна пребывала в подавленном настроении. Единственным ее комментарием было: «Она немного поспала и обещала поесть. Если она этого не сделает, позовите меня». Затем Анна вышла в сад и сосредоточенно проработала целый день. После захода солнца она, наконец, появилась на кухне и, устало присев за стол, прикрыла глаза. Прежде, чем Хэлен удалось уговорить Анну поесть, ей пришлось заверить ее в том, что она унесла поднос от Грэм пустым. Когда Анна ушла спать, Хэлен была уверена, что видела слезы на ее щеках. Хэлен начала опасаться, что если так будет продолжаться, они обе доведут себя до истощения.
«Необходимо что-то предпринять!» подумала она и громко постучала в дверь.
– Войдите. – Грэм стояла в проеме распахнутых французских дверей. Она выглядела уставшей, но довольной.
Вздохнув с облегчением, Хэлен расплылась в улыбке. – Как вы, моя дорогая?
– Я закончила, Хэлен. Это всего лишь вариации, но я закончила, – произнесла она с ноткой воодушевления. – Первая настоящая
– О, как я рада!
Лицо Грэм омрачилось. – Да, но я не уверена, что она стоящая. Я никогда раньше об этом не задумывалась. Никогда прежде не пыталась оценить свою музыку, никогда! Боже, как должно быть самонадеянно полагать, что я способна написать что-то сейчас! Музыка, прежде всего, должна быть живой! Как я могу создать что-то живое, когда сама едва ли существую?
– Но Грэм, вы живая!
– Правда? Я забыла, каково это о чем-то заботиться. Хэлен, о вас, о себе, о ком-то еще. Солнце больше не согревает меня своим теплом, соленый воздух больше не обжигает мою кожу, прикосновение чьей-то руки… – Замолчав, Грэм отвернулась. – Мое собственное тело превратилось в тюрьму, где слепота – мой тюремщик! Разве эти руки способны создавать музыку, в то время когда я нахожусь в плену собственного одиночества?!
Хэлен инстинктивно отреагировала на терзания Грэм, скорее почувствовав, чем поняв, причину ее терзаний. Грэм никогда не жаловалась на одиночество, пока кто-то не напомнил ей об иных формах взаимоотношений.
– Дело в Анне, да? Что-то произошло?
Грэм напряглась, ее лицо стало непроницаемым.
– Нет, ничего, – коротко ответила она. – Анна жалеет меня, потому что у нее доброе сердце. Только и всего.
Хэлен покачала головой.
– У нее доброе сердце, в этом вы правы. А вот по поводу жалости я бы с вами не согласилась. Она слишком сильная, чтобы полагать, что вам нужна ее жалость.
– Она меня совсем не знает, – с горечью сказала Грэм.
– Тогда позвольте ей узнать вас! Грэм, не принимайте ее заботу за жалость. Позвольте ей заботиться о вас.
– Нет. Это совершенно невозможно, – сердито ответила Грэм. – Ради бога, Хэлен. Кому как не вам знать об этом! Вы забыли, кто я? Или вы забыли, что бывает, стоит мне только позволить кому-то заботиться обо мне? Вы бы хотели, чтобы это повторилось?
Хэлен вздрогнула от ее слов, и воскликнула:
– Как я могла забыть, чего стоила вам любовь, Грэм? Я вижу это каждый раз, когда смотрю на вас! Но вовсе не обязательно, что теперь всегда будет так!
– Наверное, для меня, обязательно, – тихо ответила Грэм, изнуренная количеством нападок на ее душу и тело. – Наверное, для меня иначе и быть не может.
Хэлен узнала смирение в ее лице и задумалась, не слишком ли поздно для Грэм Ярдли обрести счастье.
Прошло два дня, прежде чем Анна снова увидела Грэм. Эти два бесконечных дня она пыталась не думать и не беспокоиться о ней. Она пыталась сосредоточиться на собственной жизни, но поняла, что Ярдли и его неотразимая хозяйка стали огромной ее частью.
Грэм присоединилась к ней на террасе и дружелюбно, но с подчеркнутой дистанцией поприветствовала ее. К глубокому сожалению Анны, та Грэм, которая прогуливалась с ней вдоль цветочных аллей, бесследно исчезла. Анна чувствовала, что не стоит спрашивать, как Грэм провела время, или пытаться обсуждать планы обновления Ярдли, или интересоваться ее мнением относительно новшеств в саду. Грэм Ярдли была такой же сдержанной, равнодушной и неприступной, как в тот день, когда они впервые встретились. Анна очень скучала по моментам близости, которые возникали между ними, и только сейчас осознала, как много они для нее значили. Борясь с разочарованием, она пыталась смириться с мыслью, что Грэм не нужно было от нее ничего другого, кроме секретарской помощи.