Затерянная улица
Шрифт:
— Мориц хочет, чтоб Мэри вышла за Курта, — сказал Ханки. — У меня нет денег. Кто я? Перемещенное лицо, нищий поляк.
— Но ведь Вандервельде и Грюнтер тоже иммигранты.
— Ну да, но у них есть подданство.
Мои размышления об этой девушке, его вечные разговоры насчет паспортов, «бумаг» и прав гражданства вывели меня из себя. Он что воображает, будто стоит ему получить свои бумаги, и он уже больше не рабочий без квалификации? Что каким-то чудом они сравняют его с любым в этой стране?
— Подданство! Вот я канадский гражданин, а что
— Да, самое главное, Джордж, если их у тебя нету, — сказал он невозмутимо.
Когда я немного успокоился, я спросил:
— Куда же ты направишься после уборки?
— Получу работу в Бичвиле, на карьере. Дружок поляк там работает.
— И ты собираешься взять Мэри с собой?
— Ну да, Джордж! Что тогда Мориц скажет, а? — Он засмеялся и хлопнул себя по бедру.
Я вполне себе представлял, что скажет Мориц.
Ханки вышел, прихватив свою самодельную штангу. Через открытую дверь я увидел Мэри; стоя на крылечке, она смотрела на Ханки, напружиненная в своем узком платье, как пружинился он, поднимая штангу. У меня было такое чувство, будто я гляжу на туго натянутый шнур, который вот-вот лопнет. Я вернулся в склад и скрутил себе сигарету.
Назавтра вечером, когда мы развешивали табак во второй сушилке, старик Крумлин слишком резко потянулся к решетовке, упал с высоты на пол и сломал себе руку. Мориц Вандервельде ругался и разглагольствовал, чуть ли не обвиняя Крумлина в том, что тот свалился ему назло. Он сказал, что у него мало бензина, и он не может отвезти Крумлина в больницу в Симко, и его отвез в своей машине Френчи Коут. Мы, остальные, дотемна загружали сушилки. Ханки трудился за двоих.
Сезон подходил к концу, и рук не хватало. Теперь нас было только четверо на уборке, но Курт не пожелал слезать со своего трактора и помочь нам. Пренебрегая выразительными взглядами Курта и руганью Вандервельде, Ханки отказывался повысить темп работы.
— Бегать меж рядков не будем, Мориц, — однажды сказал он хозяину. — Нужен табак, найми еще людей.
Вандервельде что-то прошипел по-фламандски, повернулся и ушел с поля. Только нехватка рабочих удерживала его от того, чтобы тут же прогнать Ханки. С того дня мы наполняли один бункер дополнительно. Было уже совсем темно, когда мы загружали сушилку.
Как-то в полдень, во время обеда, Вандервельде появился во дворе с покупателем металлического лома и указал ему на кучу старых поливочных труб и негодного инвентаря возле, склада. Торговец въехал на своей машине в ворота и посмотрел на нас, сидевших за столом, ожидая, что ему помогут грузить.
— Эй, вы там, помогите этому человеку! — крикнул хозяин.
Маккеннон и еще один из нас поднялись, но Ханки громко сказал:
— Нам платят за работу в поле, а не за то, чтоб грузить лом.
Те оба сели на свои места.
Порой я задумывался, кого напоминает мне Ханки, и теперь вспомнил. Старого шотландца-синдикалиста, которого я встретил среди дорожников в Британской Колумбии в первые годы кризиса. То был ирмовец [4] , мужественно, с достоинством отстаивавший свои убеждения задолго до того, как появились профсоюзы и коллективные договора, и такого рода люди стали редкостью. «Хозяев можно пронять только прямым действием», — говорил он, бывало.
4
ИРМ — «Индустриальные рабочие мира», анархо-синдикалистская рабочая организация, особенно многочисленная до 1-й мировой войны, вследствие оппортунистической политики лидеров ИРМ после 20-х гг. выродилась в сектантскую группу и потеряла влияние в массах.
Вандервельде сердито взглянул на Ханки, жирное лицо фермера скривила недобрая усмешка. Он вызвал из дома Курта и вместе с ним помог покупателю погрузить лом в машину. Потом хозяин направился к складу с инвентарем и взял штангу Ханки. Он приволок ее к грузовику и бросил туда.
— Это вам в придачу, — сказал он покупателю, и Курт угодливо засмеялся шутке.
Я посмотрел на Ханки. С видом, точно ничего не произошло, он жевал кусок пирога, но лицо его стало белым, несмотря на загар.
Это было в субботу, до конца уборки оставалось всего несколько дней, и половина амбара была доверху завалена высушенным табаком. Вандервельде не только не радовался этому, а, напротив, все больше нервничал и был как никогда раздражителен. Он застал Маккеннона курящим в амбаре и с руганью велел ему перебраться в пристройку к дому, где ютились двое рабочих. Как-то он выследил Мэри, за ужином болтавшую с Ханки, и позвал ее в дом. Когда она проходила в дверь мимо него, он дал ей подзатыльник.
Хорошая погода не могла длиться вечно. Вечером Джо услышал по своему радиоприемнику, что из долины Миссисипи, через Иллинойс, Индиану а Мичиган на северо-восток движется циклон и к полуночи ожидается в Онтарио. Он будет сопровождаться сильными грозовыми бурями, возможен град.
Ханки лежал на своей койке в одних трусах. На пути с поля он разговаривал с Мэри и как-то необычно притих. Потом вдруг сказал:
— Мориц уехал в город. Хочет просить денег в долг у фермерской ассоциации. Нет ни денег, ни страховки, только табак в амбаре.
— Откуда ты знаешь?
— Мэри сказала. Сегодня не будут платить.
— Заплатят завтра.
— Нет, Джордж. Надо ждать, пока табак продадут. Так долго нам нельзя ждать. — Он стал ходить взад и вперед по складу.
— Знаю я Вандервельде. Жирная свинья, не станет он нам платить.
— Что же нам делать?
— Я разведаю, получил ли он сегодня деньги, — ответил Ханки.
Ханки оделся и в быстро сгущавшихся сумерках отправился на своем велосипеде в город. В небе на юго-западе по всему горизонту вспыхивали молнии. Нависла какая-то странная тишина, нарушаемая лишь назойливым стрекотом сверчков.