Затерянные миры. Аверуан
Шрифт:
Когда Жерар наконец проснулся, свечи почти догорели, и тусклый дневной свет едва пробивался сквозь стекла. Кол все еще был зажат у него руке, и хотя трубадур плохо соображал после странного сна, который сморил его, словно ему подмешали в вино сонное зелье, он понял, что цел и невредим. Однако, выглянув из-за полога, он обнаружил, что Рауль, смертельно бледный, лежит на скамье, не подавая признаков жизни.
Жерар пересек комнату и склонился над ним. На шее у слуги виднелась маленькая алая ранка, сердце билось слабо и прерывисто, как будто он потерял много крови. А от скамьи исходил легкий аромат – томный запах духов, принадлежащих леди Агате.
Наконец Жерару удалось привести Рауля в чувство,
– Следующим будете вы, мессир, – закричал он. – Эти вампиры будут держать нас здесь, пока не высосут всю кровь до последней капли. Их заклинания как мандрагора или снотворные зелья Кетея; ни один человек не может устоять перед ними.
Жерар попытался открыть дверь и, к своему удивлению, обнаружил, что она не заперта. Насытившийся вампир, уходя, забыл об осторожности. В замке стояла мертвая тишина, и Жерару показалось, что оживший дух зла отдыхает, а призрачные крылья ужаса и злодейства затихли. Видимо, колдуны и откликнувшиеся на их призывы духи впали в кратковременный сон.
Открыв дверь, трубадур на цыпочках пересек пустынный коридор и постучался в дверь комнаты Флоретты. Девушка, полностью одетая, немедленно отворила дверь, и он без слов схватил ее на руки, с нежной тревогой вглядываясь в ее бледное лицо. Через ее плечо он увидел Анжелику, сидевшую на постели, с такой же меткой на белой шее, что и у Рауля. Еще до того, как Флоретта заговорила, он знал, что в комнате девушек произошло то же самое, что и в его покоях.
Он попытался успокоить и приободрить Флоретту, но его мысли были заняты другой, более важной задачей. Замок был пуст и, скорее всего, сьер дю Малинбуа и его жена спали после ночного пира. Жерар представил, где и как они могут спать, и глубоко задумался, перебирая все возможные варианты спасения.
– Не унывай, золотце, – сказал он Флоретте. – Думаю, мы спасемся из этих отвратительных сетей колдовства. Но я должен ненадолго покинуть тебя и поговорить с Раулем. Мне понадобится его помощь.
Он вернулся в свою комнату. Слуга, сидя на скамье, крестился дрожащей рукой и слабым голосом шептал молитвы.
– Рауль, – нетерпеливо промолвил трубадур, – собери все силы и следуй за мной. Среди этих мрачных стен, что нас окружают, среди древних залов, высоких башен и крепких бастионов, есть один-единственный предмет, который существует на самом деле. Все остальное – плод воображения. Мы должны найти этот предмет и поступить с ним, как подобает истинным христианам. Пойдем, нужно обыскать замок, пока хозяин и его жена не проснулись.
Жерар двинулся по извилистым коридорам с быстротой, которая свидетельствовала о том, что он все обдумал заранее. Мысленно он восстановил в памяти расположение древних стен и башен, которые видел накануне вечером, и понял, что огромный донжон, центр и опора всего здания, может быть тем местом, которое он ищет. С заостренным колом в руке, он миновал множество потайных комнат, прошагал мимо множества окон, выходивших во внутренний двор, и наконец достиг нижнего этажа главной башни. Рауль следовал за ним по пятам.
Вскоре они оказались в большом пустынном зале с облицованными камнем стенами, который освещался тусклым дневным светом, лившимся через узкие бойницы, расположенные высоко наверху и предназначенные для лучников. В зале царил полумрак, но Жерар разглядел очертания предмета, находившегося посреди комнаты, который казался совершенно чуждым окружающей обстановке. Это была мраморная гробница. Подойдя ближе, он увидел, что поверхность ее источена непогодой и временем и покрыта серым и желтым лишайником, который растет только на солнце. Плита, накрывающая
– И что теперь, мессир? – спросил он.
– Мы с тобой, Рауль, попали в спальню наших хозяев.
По команде Жерара слуга взялся за один конец плиты, а сам трубадур ухватился за другой. Огромным усилием, от которого их кости и сухожилия напряглись до предела, они попытались сдвинуть ее с места. Но плита едва шевельнулась. Наконец, со стонами, напрягая все свои силы, они приподняли ее с одной стороны. Плита соскользнула и с грохотом упала на пол. Под ней оказались два открытых гроба, в которых лежали сьер дю Малинбуа и леди Агата. Оба, казалось, мирно спали, словно дети. Но на их лицах застыла печать затаенного греха, умиротворенного зла, а губы их казались еще более красными, чем прежде.
Не раздумывая, Жерар вонзил острый конец кола в грудь сьера дю Малинбуа. Тело рассыпалось в прах, словно было сделано из пепла, и легкий запах давнего тления коснулся ноздрей Жерара. Точно так же он расправился с леди дю Малинбуа. И тут башни замка растаяли, словно зловещие испарения, стены рассыпались, как от удара невидимой молнии. Чувствуя головокружение и замешательство, Жерар и Рауль увидели, что замок исчез без следа. И мертвого озера и его тленных берегов как не бывало. Они оказались на освещенной утренним солнцем лесной поляне, а от зловещего замка осталась лишь покрытая лишайником пустая гробница. Флоретта с горничной стояли поодаль. Жерар подбежал к девушке и заключил ее в свои объятия. Она еще не пришла в себя, словно только что пробудилась от долгого колдовского сна.
– Я думаю, любовь моя, сьер дю Малинбуа с женой больше никогда не помешают нашим свиданиям, – уверил свою возлюбленную Жерар.
Но Флоретта от изумления все еще, не обрела дара Речи и смогла ответить на его слова лишь поцелуем.
САТИР
Рауль, граф де Ла Френэ, по натуре был начисто лишен подозрительности, свойственной многим мужьям. Отсутствие этого качества, возможно, объяснялось недостатком воображения, а, с другой стороны, притупившейся, вследствие пристрастия к крепким напиткам наблюдательностью графа. Как бы то ни было, он не видел ничего предосудительного в дружбе его жены Адели с Оливье дю Монтуа, молодым поэтом, который мог бы со временем стать одним из самых блистательных поэтов Франции, если бы эта дружба не закончилась самым неожиданным и роковым образом. В самом деле, господин граф испытывал скорее гордость, наблюдая за интересом к госпоже графине этого милого юноши, чья поэтическая слава уже начала стремительно распространяться за пределами Аверуана. Нимало не беспокоило Рауля и то, что его баллады несомненно восхваляли блестящие локоны, медовые глаза и прочие прелести Адели. Господин граф не претендовал на роль знатока поэзии: его умственные способности сковывал полный паралич, когда он сталкивался с чем-либо, что было зарифмовано. Между тем баллады и их автор постепенно позволяли себе все большие и большие вольности.
В тот год снега сошли за какую-то неделю, и земля оделась нежной зеленью ранней весны. Оливье все чаще и чаще появлялся в замке Ла Френэ, и они с Аделью подолгу оставались наедине, ибо то, о чем они так оживленно говорили, не представляло ни малейшего интереса для господина графа. Теперь они могли выходить за стены замка и бродить по окружавшему его лесу, отдыхать на нагретых солнцем полянах, где воздух был напоен ароматом первых весенних цветов. Если люди и злословили о них, то только за глаза, так, что слухи не достигали ушей Рауля, Адели или Оливье.