Затерянный остров
Шрифт:
Каждый новый день приближал их к Затерянному. Они кожей чувствовали, как сокращается расстояние. Вечер за вечером, когда «Хутия» прокладывала свой призрачный курс под звездами, они заводили разговор об острове, и скоро не осталось ни одной мало-мальски связанной с урановой рудой и неизвестными тихоокеанскими островами темы, которую бы они не затронули хоть раз. Коммандер по-прежнему ходил самым окрыленным, Уильям пребывал в ровном расположении духа, а Рамсботтом попросту перестал ворчать.
Тем не менее жизнь на этих коралловых островах ему откровенно не нравилась.
— Если хотите знать мое мнение, — заявлял он, не дожидаясь, пока кто-то действительно поинтересуется, — на любой самой захолустной ланкаширской улочке и то больше событий, чем тут на две тысячи миль окрест. Я могу понять, когда сюда приезжают отдохнуть от суеты — это пожалуйста, за милую душу, но искать здесь
По иронии судьбы на следующий день именно Рамсботтом и нашел приключений на свою голову. Шхуна пристала к небольшому островку, недавно покинутому жителями и населенному теперь лишь полчищами крачек. Рамсботтом в одиночку отправился на риф, где имелось множество крохотных бассейнов. Уильям и коммандер, потеряв его из виду, решили, что он купается где-нибудь вдали от посторонних глаз. Они покуривали, лениво перебрасываясь односложными репликами, когда перед ними вдруг возникла розовая от закатных лучей обнаженная фигура, выделывающая странные антраша. Это был Рамсботтом. Он скакал к ним вприпрыжку, прижимая к себе сверток из рубахи и брюк. Постепенно он перестал дрыгать ногами, замедлил прыжки и, просеменив последние метры, плюхнулся на песок рядом с друзьями, тяжело дыша. Только тут они увидели, что одна нога у него кровоточит.
— Если вы порезались о кораллы, Рамсботтом, то нужно немедленно промыть рану, — заявил коммандер. — Что случилось?
Рамсботтом только отдувался, не говоря ни слова. Взгляд у него был диковатый.
— Что произошло? — встревожился Уильям. Вдруг толстяка хватил солнечный удар?
— Вы видели, как я бежал? — выдохнул Рамсботтом. — За мной гнались!
— Гнались? — Компаньоны переглянулись в недоумении. Вокруг не было ни души.
— Вот именно. — Рамсботтом помолчал минуту, потом с усилием сел. — Кошмарное происшествие. Хотите верьте, хотите нет, за мной погнался огромный угорь! Смейтесь-смейтесь, я не выдумываю. В рот теперь угря не возьму! Я пошел вон туда, к бассейну, разделся, там было глубоковато, поэтому я сел на край и стал болтать ногами в воде, как в детстве. И вдруг какая-то темная тень клацает зубами у моего колена. Я опешил. «Так, — говорю, — позвольте!» И тут, не успел я даже ноги вытащить, как он опять лязгает зубами — видите, кожу ободрал. Я вскочил на кромку, пытаюсь разглядеть, что же там кусается, а он вылетает из воды и прямо на меня! Огромный угорь, футов пять-шесть длиной, толщиной с две моих руки. А зубищи! Частокол! Прямо из воды бросился. Такое чувство, что он меня там лет двадцать поджидал, копя злобу. «Ну, Джонни Рамсботтом, живым не уйдешь!» — такой у него был вид. «Нет уж, дудки», — подумал я и бочком-бочком к соседнему бассейну. А этот гад за мной. Не шучу! Вылез и ползет за мной, лязгая зубами, как бешеный пес. «Деру!» — сказал я себе и пустился наутек. Сколько он за мной гнался, не знаю, я не проверял. И вы на моем месте тоже дали бы стрекача. Клянусь, он ненавидел меня всем существом и разорвал бы на клочки в два счета. Пропади они пропадом эти угри, видеть их больше не хочу. Разве что в заливном. А теперь скажите, что я все выдумал.
Капитан Преттель, однако, узнав об этом приключении, долго хохотал и хлопал Рамсботтома по спине, но подтвердил, что в здешних лагунах водятся гигантские угри под названием мурены и, видимо, именно такая напала на незадачливого купальщика. История эта подняла настроение сумрачному шкиперу на несколько дней. Он снова начал напевать и перешел на ром вместо джина — верный признак, что окружающий его мир перестал быть чужим и враждебным.
Потом был остров, где коммандер невольно завоевал сердце девушки по имени Искусная Сказительница. Островитяне в этих краях в большинстве своем отличались дружелюбием и не стеснялись незнакомцев, радостно их встречая и стараясь окружить заботой. Уильям как-то раз, отойдя от деревни, бродил по берегу лагуны, когда из подплывшей лодки вышла симпатичная девушка с огромными лучезарными глазами и, взяв его за руку, пробормотала приветствие на своем языке. Минуту они стояли не разнимая рук, не произнося ни слова, только улыбаясь друг другу. Потом девушка кивнула с серьезным видом и вернулась в свое крошечное каноэ, оставив Уильяму лишь аромат кокосового масла и странное чувство восторга пополам с замешательством.
Девушка, которую, как выяснилось потом, звали Искусная Сказительница, повела себя с коммандером, моментально пленившим ее гладким лицом и ясными голубыми глазами, гораздо
— Ну что же вы, коммандер, — пожурил его Рамсботтом. — Зачем обижать девушку?
— Хватит с нас и одного старого ловеласа, — беззлобно парировал коммандер.
— Старого?! Позвольте, да я вас на несколько лет моложе! — воскликнул Рамсботтом.
Это было правдой, хотя Уильям и сам часто ловил себя на том, что воспринимает Рамсботтома старшим из двух компаньонов. Несмотря на седину и сухопарость, чувствовалось в коммандере что-то юношеское, почти мальчишеское. Как ни абсурдно, в свои шестьдесят он казался не слишком старым, а слишком юным и неопытным, чтобы отвечать на заигрывания девушек вроде Искусной Сказительницы. От него веяло неискушенностью — тогда как при виде упитанного Рамсботтома не оставалось сомнений, что он себе ни в каких удовольствиях не отказывает.
— Возможно, — неохотно кивнул коммандер, не слишком обрадованный напоминанием. — Но все равно вы старый греховодник, Рамсботтом, и рискуете преждевременно превратиться в обрюзгшего сластолюбца.
— Зато проживу жизнь в радости, — возразил Рамсботтом. — И если для этого придется в том числе и греховодничать, как вы выражаетесь, то и пусть. Я люблю женщин — они были созданы для мужчины, а мужчина для них, — жаль только, что они на меня не вешаются сами. Хотя мне не на что жаловаться, по правде сказать. Надо отдать должное этим Южным морям — пусть не все здесь гладко, но вот женщины — без обмана. У нас таких женщин днем с огнем…
— Ничего подобного! — вскинулся коммандер. — Эти женщины — просто самки. Бывают красивые, как и положено самкам. А вот наши — порядочные белые женщины, я имею в виду, — совсем другие.
— Смешно вас слушать. Честное слово, просто смешно. Другие! Абсолютно такие же. Единственная разница в том, что здесь их ничего не сковывает, вот и все. Здесь они естественные. И наши ведут себя так же, когда уединишься с какой-нибудь в уютной комнатке да после двух-трех бокалов портвейна…
— Чушь! Мерзкая чушь! — Задохнувшись от возмущения, коммандер резко зашагал прочь.
Рамсботтом проводил его насмешливым взглядом и подмигнул Уильяму.
— Кажется, я его расстроил, Дерсли.
— Определенно. Я давно заметил, он не любит, когда так отзываются о женщинах. — Уильяму и самому эти разговоры были не по душе. Он видел огромную разницу между Терри и этими непосредственными островитянками. При мысли о Терри внутри у него все озарилось, словно сумрачный пейзаж от летней зарницы.
— Наш бедолага коммандер женщин толком и не знает, он из этих, воздыхателей на расстоянии, — объяснил Рамсботтом. — Пока мы плыли на Таити, у нас была уйма времени на разговоры, и вот постепенно мы добрались до женщин, любовных дел и прочего, и коммандер рассказал мне свою историю… Хотя какая там история, ее целиком на одной открытке можно уместить. В общем, он влюбился в жену другого моряка — на Мальте, кажется, — и лишь раз отважился сказать ей слово, а потом сбежал и вздыхал издалека. Как я понял, супруг ее дрянной был мужичонка, и жене его жилось очень несладко, но, разумеется, наш коммандер ничего поделать не мог, только вздыхать издалека. Мужчины почему-то убеждены, что именно этого женщины и ждут, вот и вздыхают в свое удовольствие: «Ах, звезда моя, свет моих очей…» На самом деле женщинам нужно что-то посущественнее. Чтобы кто-то сидел по вечерам рядом с ними у камина, ложился с ними в постель, и если человек им нравится, то там он и окажется рано или поздно, и никаких воздыханий. В здешних краях, как я уже говорил, их ничто не сковывает. Посмотрят, положат глаз, повиляют хвостиком и подойдут сами: «Эй, ты мне нравишься, пойдем со мной». Наши делают то же самое, только условностей больше и не видишь товар лицом, так сказать. — Рамсботтом хохотнул.