Затерянный остров
Шрифт:
Пропустив мимо ушей последние фразы, задевающие его романтическую влюбленную душу, Уильям поинтересовался, чем все закончилось у коммандера.
— Нет, он так ничего и не предпринял, — ответил Рамсботтом. — Ел себя поедом и сгорал от любви, как говорят в фильмах. Самое большее — возил ее фотографию в серебряной рамочке на дне своего моряцкого сундука. А может, и на это не отважился.
— Бедняга, — посочувствовал Уильям.
— То-то и оно. Знали бы вы, Дерсли, — вы уже достаточно взрослый, чтобы и самому это понимать, хотя, сдается мне, еще не поняли — сколько ненужного сочувствия расходуется на таких вот воздыхателей, которые называют женщину звездой, музой и ангелом, вместо того чтобы угостить ее хорошим ужином с вином и прижать к сердцу. А на самом деле воздыхателям, по-моему, большего и не надо. Хотели бы они настоящую женщину, из плоти и крови, а не звезду очей, пошли бы и завоевали. Да и женщина сама таких воздыханий долго не выдержит,
Уильям рассмеялся:
— Мне кажется, вы упускаете суть, Рамсботтом. Вам просто не понять коммандера. У нас с ним тоже мало общего, но я его понимаю. Дело в том, что у коммандера есть некий моральный кодекс, против которого он не пойдет. Он может сколько угодно желать женщину, однако, если связь с ней противоречит кодексу, тут он пас.
— Похоже на то, — признал Рамсботтом. — Я понимаю, о чем вы. И все равно получается в конечном итоге, что свой кодекс он чтит больше любимой женщины. Вот и поделом, жаловаться не на что.
— Это еще как посмотреть. Его суженая не может быть с ним, потому что вышла за другого, и ничего с этим не поделать. Как тут не жаловаться?
— То есть вы верите в суженых?
— Да, — без колебаний ответил Уильям, сразу же подумав о Терри.
— Ну, тогда вы меня удивляете. В вашем возрасте пора бы уже…
— Возраст тут ни при чем!
— Может, и нет, — задумчиво протянул Рамсботтом. — Возраст без опыта ничего не стоит. Но я все же не верю в эту ерунду про одну-единственную, уготованную судьбой. Сомнительно мне, что с одной женщиной мужчина будет наслаждаться счастьем дольше пары месяцев. При этом вокруг пруд пруди других женщин — небось даже по соседним домам полдюжины наберется, — которые подошли бы ему ничуть не хуже. Коммандер же уперся в одну просто потому, что не смог ее заполучить, вот она и кажется ему лучше тех, которые более доступны. Все дело в недосягаемости — как с клубникой в декабре. У коммандера таких фанаберий в голове хватает — да и у вас тоже, я погляжу. У меня, к счастью, нет. А что в итоге? Коммандер, при всей его тяге к воздыханиям, женщин не любит, и они от него никаких радостей не видят. А я люблю, и они тоже не внакладе. Вы же, Дерсли, получается, середина на половину. Так что осторожнее, не прогадайте.
— В каком смысле? — ощетинился Уильям.
— Я видел вас с нашей общей знакомой Терри Райли. Не думайте, что у меня глаз нет. И родился я не вчера. Ничего не могу сказать, она девушка видная, таких поискать еще. Но вы все-таки полегче, полегче. И не берите пример с коммандера. Не надо этих «услад очей моих». Пользуйтесь тем, что дают, и не привязывайтесь.
— Но позвольте!.. — запротестовал Уильям.
Рамсботтом, однако, уже удалялся в кают-компанию, покачивая головой. Уильям за ним не пошел, остался на палубе думать о Терри и искать ее черты в рдеющих углях заката.
5
— А вот здесь, — капитан Преттель указал на другой берег лагуны, — живет англичанин.
Англичанин! Все заинтересованно оглянулись. Ни на одном из островков им пока не попадались соотечественники.
— Да-да, англичанин. Очень старый, очень. Может, помер уже. Зовут капитан Джари. Ему то и дело тупапау мерещатся. Он и сам вылитый тупапау.
В памяти Уильяма возникло какое-то смутное воспоминание. Что-то знакомое… И тут он словно перенесся в отцовский кабинет, где разбирал оставшиеся после дяди бумаги. Выцветший снимок с тощим стариком, и подпись дядиным почерком на обороте: «Кап. Стейвлинг на Манихики, только что услышал шаги тупапау на крыше. Последняя встреча. Никогда больше не видел беднягу капитана». У Уильяма засосало под ложечкой. Как давно и далеко это было, он и не чаял увидеть все чудеса воочию! А теперь он здесь. Но ведь фамилия капитана Джари, а не Стейвлинг… Тот, должно быть, давно умер. На этих островах какое-то засилье старых капитанов, которым мерещатся призраки, — с другой стороны, ничего удивительного, что моряки удаляются сюда доживать свои дни и со временем начинают видеть странные вещи. Может быть, заражаются суевериями от островитян, которые рассказывают всякие страхи о тупапау. А может быть, тупапау действительно существуют, и нужно просто прожить в здешних краях подольше, чтобы начать их видеть…
На острове насчитывалось не больше десятка хижин, но размерами выделялась одна — настоящее бунгало с проржавевшей металлической крышей, только очень запущенное. Да и сам остров казался каким-то потрепанным, в отличие от своих идиллических собратьев. Даже пальмы выглядели общипанными, хотя плодоносили, видимо, исправно, судя по внушительному грузу копры, дожидающемуся на берегу. Лагуна из лазурной превратилась в неприветливо-свинцовую, а кораллы торчали бесцветными грубыми обломками. Назывался этот нелюдимый остров Тапука. На песке чуть поодаль от тюков с копрой валялись три выставленные на продажу акульи туши с вычищенными и поставленными на распорки челюстями —
Вблизи капитан Джари выглядел еще патриархальнее, чем издалека, напоминая выцветший акварельный портрет пророка, неким чудом отрастивший настоящие волосы. Тусклые водянисто-голубые глаза усиливали впечатление иллюзорности. Уильям еще никогда не видел человека настолько дряхлого и жилища настолько заброшенного. Куда ни глянь — запустение, пыль, мусор… В одном углу расколотая мандолина, в другом — костяшки домино, тут плотницкие инструменты, здесь модель корабля с поломанными мачтами, три подшивки «Английского иллюстрированного журнала», «Последние дни Помпеи» Литтона, Библия, несколько неизвестных книг без обложки, две немецкие трубки с длинным чубуком, половина флейты, засаленные игральные карты, пара часовых пружин и плешивое, изъеденное молью чучело обезьяны. Посреди этой свалки на краю земли восседал капитан Джари в ожидании гостей-соотечественников. Он успел накинуть вытертый голубой китель, но застегнуть его на заросшей груди не удосужился.
— Да, — прошамкал он. — Родом я из Гримсби. Уехал в семьдесят восьмом, а с тех пор много воды утекло, джентльмены, ох, много. Я из Гримсби, и папаша мой был из Гримсби. Сорок лет в морях. Весь мир обошел под парусом. Никто из вас под парусом не ходил? — Он посмотрел на них своими линялыми глазами, подслеповатостью напоминающими окна в выселенном доме. Ответа он не ждал. — А потом пятнадцать лет на пароходе. Списался на берег, и вот уже двадцать лет, а может, больше, сижу тут. Думал, помирать пора, ан нет, еще одну семью тут завел, уже внуки пошли. — Он надтреснуто хихикнул. — Третья семья на моем веку, джентльмены. Еще одна у меня в Веллингтоне. Но я не новозеландец, вот уж нет. Я из Гримсби, хоть и уехал аж в семьдесят восьмом. Бывали там?
Молчание затянулось. Пришлось двоим из гостей признать, что краем уха слышали про Гримсби. Капитан не отреагировал.
— Если прежде не довелось, — с едва заметным удовлетворением продолжил он, — то теперь и подавно не доведется. Гримсби больше нет. Гулля больше нет. Скарборо исчез. Говорят, и Ярмут пропал, хотя на этот счет не могу ничего сказать. Нельзя верить всему подряд. Но остальные канули, как не было.
— То есть как? — вытаращил глаза Рамсботтом.
— Сметены, взорваны, сожжены дотла, растащены по кирпичику, — ответил капитан Джари. — Все побережье кануло, камня на камне не осталось, так мне рассказывают. Сровняли с землей на последней большой войне. Нагрянули то ли русские, то ли немцы и все стерли в порошок, половину северо-восточного берега, а отстроить заново недосуг. Какой толк мне возвращаться, если бы даже я и захотел? Я родом из Гримсби, а Гримсби нет больше, приткнуться негде. Так ведь, джентльмены? Резонно. А еще говорят, половину Лондона смело, но до Лондона мне дела мало, я туда и носа не казал. Не совался со второго года.
Уильям и коммандер промолчали, не видя смысла разубеждать старика, витающего в собственных фантазиях, но Рамсботтом не сдержался.
— Да нет же, кто вам наплел такую чушь? Сплошные враки! И Гримсби, и Гулль, и Скарборо — все на месте, целехоньки.
Капитан Джари снисходительно покачал головой, словно несмышленышу растолковывая.
— От вас все скрывают. Вы ведь не из Гримсби? И не из Гулля? Оно и видно. Так вот, там была большая война — русские, немцы, голландцы нагрянули разом и разнесли все в пух и прах. Своими глазами не видел, но разговаривал с очевидцами. Ничего не осталось. И рыбы не осталось, ловить теперь нечего. Когда-то в Северном море отменная рыбалка была. Лучше, чем здесь, куда лучше, и рыба вкуснее. Сам я до макрели был особенно охоч, хоть она и жрет всякую дрянь. И свежая селедка хороша… А теперь ничего этого нет. Я-то помню времечко, когда в Гримсби каждый день спозаранку такие горы рыбы вываливали — здесь на неделю хватит прокормить все острова отсюда до Фиджи. А вкуснющая! Но я из Гримсби уехал в семьдесят восьмом. Сколько воды с тех пор утекло, джентльмены, сколько воды… Я сорок лет в море.