Затмение
Шрифт:
— А если я скажу ей... Если в письме я скажу ей, что не знаю мистера Уитворта, совершенно точно его не люблю и вряд ли когда-нибудь полюблю, что она ответит? Будет ли по-прежнему рада, Элизабет? Будет ли желать, чтобы я вышла за него замуж?
Элизабет взяла на клавесине две или три задумчивых ноты. Инструмент пора было настраивать. Никто на нем не играл. Его купил мистер Николас Уорлегган, чтобы дополнить обстановку, но никто ни разу на нем не играл.
— Дорогая, умоляю, обдумай всё хорошенько, прежде чем скажешь еще хоть слово, уж точно прежде чем напишешь матери. Думаю, она будет глубоко расстроена, если, узнав от меня о превосходном
— Что ложного в романтических представлениях о браке, Элизабет? Разве неправильно считать, что в браке должна быть любовь? Элизабет, расскажите о своем первом браке. Сколько вам было лет, девятнадцать? Вы любили мистера Полдарка? Вы хорошо его знали и обменивались клятвами в верности еще до обручения? Или брак был устроен родителями без вашего участия?
Элизабет подождала, пока Морвенна высморкается и вытрет глаза.
— Возможно, несправедливо по отношению к тебе, дорогая, действовать у тебя за спиной. Вполне естественно мечтать о любви. Но успешный брак основывается не на ней. Могу тебя в этом заверить.
— А вы? Вы вышли замуж не по любви?
Элизабет подняла руку.
— Хорошо. Раз ты так хочешь узнать, я отвечу. Я считала, что вышла замуж по любви, но она не продлилась и двенадцати месяцев. Да, даже одного года. После этого мы просто терпели друг друга. Возможно, наш брак был не лучше и не хуже прочих. Но мы в самом деле поняли, что успешность брака не зависит от любви. Теперь я замужем за мистером Уорлегганом, и хотя отношения между нами с самого начала были спокойными, брак оказался более успешным. Ты это хотела знать?
— Я не это хотела услышать, — ответила Морвенна.
Элизабет встала и положила руку на плечо своей юной кузины.
— У французов есть поговорка, кажется, именно у французов, я точно не помню. Они говорят, что кипящий чайник на огонь на ставят. В чайник наливают холодную воду и нагревают ее. Так и с браком. В супружестве вы с Осборном Уитвортом можете полюбить друг друга гораздо сильнее, чем некоторые любят с самого начала. Тот, кто ожидает меньшего, получает больше, если вместо того, чтобы требовать идеала, мы ничего не требуем, то многое получаем.
Морвенна снова вытерла глаза и ладони.
— Не знаю, что и сказать, Элизабет. Это... Это было для меня большим потрясением, просто огромным. Разумеется, я ценю ваши заботы. Я знаю, что вы и мистер Уорлегган сделали это из лучших побуждений. Но... Я лично... Я лично не чувствую, что это... И чем больше я об этом думаю...
Элизабет поцеловала ее в лоб — холодный и липкий от шока.
— Не говори пока ничего. Подожди до утра. Утром всё будет выглядеть по-другому. Ты наверняка придешь в восторг от открывающегося перед тобой будущего. Уверена, что и твоя матушка тоже. Такая пара для тебя — гораздо лучше, чем она могла бы надеяться в текущих обстоятельствах.
Элизабет вышла и оставила девушку в компании одной лишь мерцающей свечи в маленьком и продуваемом музыкальном салоне. Она старалась вести беседу спокойным и бесстрастным тоном, не проявляя эмоции. Ей показалось, что это получилось, но за это ей пришлось заплатить определенную цену. Элизабет хотелось бы поговорить с Морвенной по-другому, спросить ее о чувствах к будущему мужу, попытаться
А кроме того, она прекрасно понимала, что стоит только начаться доверительному общению, рано или поздно это настроит ее против Джорджа.
Мартовский снег растаял и перешел в прохладную оттепель. За ней последовали шторма и снег с дождем, таких наводнений давно никто не помнил. Северн вышел из берегов около Шрусбери и снес мосты, река Ли залила поля Эссекса, почти вся восточная Англия оказалась под водой, смыло почти все набережные, Темза бурлила. Лондон настолько затопило, что большинство жителей Стратфорда и Боу переселились на верхние этажи и передвигались по улицам на лодках. По всему побережью терпели бедствие корабли и лодки, но на этот раз, к сожалению, никто не разбился у гостеприимных берегов Грамблера и Сола.
Французы триумфально прошли по Голландии, а британское правительство послало корабли к Везеру, чтобы эвакуировать остатки армии, которая, брошенная союзниками, интендантами, медиками и собственными офицерами, потеряла за неделю шесть тысяч человек, главным образом от тифа и холода. Фридрих Вильгельм Прусский уже заключил мирное соглашение с противником, и оставалось совсем мало времени, чтобы вернуть домой остатки экспедиционного корпуса. Другие страны северной и центральной Европы готовились заключить мир на наилучших условиях, насколько это возможно, учитывая скорость наступления французов. Война была практически окончена. Но Питт заявил: «Неважно, кто виноват в случившейся катастрофе — генералы, интриги в штабе или в Кабинете министров, факт в том, что она произошла, и нам снова предстоит спасать Европу».
В самый разгар этих бедствий один человек был счастлив — Кэролайн, которая приехала из Лондона в медленно и вперевалку пробирающимся по ухабам мартовской оттепели экипаже. Адмиралтейство получило первый список военнопленных, и в нем официально числился лейтенант-хирург Дуайт Энис. Но самое главное, в том же почтовом мешке прибыло трехстраничное письмо от самого Дуайта. Одиннадцатого марта, когда приехала Кэролайн, Демельза была в саду, с особым удовольствием рассматривая крокус, решивший высунуть свою канареечно-желтую голову еще до того, как полностью оттаяла почва. Демельза с первого же взгляда поняла, что Кэролайн привезла хорошие новости. Росс оказался поблизости, они вошли в дом, чтобы спрятаться от ветра, и вместе прочитали письмо в гостиной.
«1 февраля 1795 года
Кэролайн, любимая,
Я пишу это письмо, хотя и не уверен, что оно до тебя доберется. Знаю лишь, что теперь у меня есть бумага и перо, и значит, я должен написать в надежде и с молитвой о том, что наши тюремщики сдержат слово и отправят письмо.
С чего начать? Все эти месяцы я часто мысленно составлял письма к тебе, но вот представилась возможность, и я не нахожу слов. Тогда позволь прежде всего сказать, что я жив и вполне здоров, хотя обращаются с нами вовсе не так, как можно было бы ожидать от цивилизованного государства. Я даже не знаю, сколько времени пройдет, пока ты узнаешь, что я в плену. Если ты мне писала, я ничего не получил.