Зато мы делали ракеты. Воспоминания и размышления космонавта-исследователя
Шрифт:
Если же говорить о секретах, связанных с профессиональной деятельностью космонавтов, то им вообще нечего было скрывать, разве что какие-нибудь дурацкие поручения военных начальников по каким-нибудь военным наблюдениям, да и то только затем, чтобы скрыть свою глупость.
У Королева был помощник, так сказать, официально приставленный, потом их стало два, потом три: суперважная персона! Одним он позже поделился с Бушуевым. Практичный С.П. быстро превратил охранников и наблюдателей в своих, к тому же оплачиваемых государством, слуг: носили за ним его портфель (там же секреты государственного значения!), привозили продукты домой (тоже секретные!), вызывали машину, докладывали все нетайные и тайные новости о сотрудниках, о подслушанных спецслужбой разговорах. Одним словом, он превратил местную службу КГБ в свою собственную. Наверняка, они докладывали обо всем на Лубянку, но эти их доклады едва ли интересовали «большой» КГБ (есть
Например, был такой случай. По-видимому, доброжелатели хотели как-то предупредить меня, чтобы я держал язык за зубами. Но прямо они сказать об этом не решались, а может, и намекали, да я не понимал. И вот однажды поздним вечером разговаривал с одним нашим инженером, и вдруг он приложил палец к губам и глазами показал на подоконник. Мы замолчали. В возникшей тишине стали слышны какие-то необычные звуки, будто кто-то продувает микрофон. Ничего себе! «И кому же они докладывают?!» — «Наверное, и С.П. тоже!» Мне и в голову не приходило, что мной интересуются.
Надо проверить! Вскоре, после окончания рабочего дня, я перед своими изумленными товарищами разразился гневной филиппикой по поводу разгильдяйства в одной смежной группе инженеров. Мои коллеги поглядывали на меня с недоумением. «Что это он перед нами-то разоряется?» Но проверка подтвердила опасения — через день Главный устроил грандиозный разнос руководителю той самой группы, которую я приложил перед моими недоумевающим товарищами. Подтвердилось! Даже удалось получить время задержки! Конечно, мне было совестно перед хорошим человеком, пострадавшим из-за моего эксперимента (впрочем, элемент разгильдяйства там все же был). Но ничего страшного не произошло. Он так и не понял, за что его разругали: разнос и разнос. Этот парень и в дальнейшем пользовался доверием С.П. Больше я таких проверок, конечно, не устраивал — жестокая и опасная вещь. Но к сведению принял: работаю под колпаком и понятно, куда идет информация… Было, конечно, противно. Единственное, на чем отводил душу, — давал понять, что я знаю о прослушке. Когда во время телефонного разговора замечал, что кто-то подключился, обычно пояснял своему собеседнику, что «эти» опять подслушивают, добавляя какое-нибудь крепкое словцо. Они терпели, не выдавать же себя. Впрочем, постепенно о подслушивании стало широко известно, и они начали срываться. Как-то во время подобного телефонного комментария подслушивающий не выдержал, включился в разговор и завопил: «Что вы себе позволяете!? Это наша работа!» Столкнувшись с подобными фактами, я понял, что и партком, и органы на уровне нашего предприятия фактически работают на С.П. Так же, как на государственном уровне аппарат партии и КГБ служили генсеку. Ни партии, ни КГБ власть в стране не принадлежала. Они были только инструментами власти определенных фигур, и не больше. Какова власть, таков и инструмент. И нечего на них списывать все грехи.
Что же все-таки заставляло Королева начинать каждый свой день на рассвете и заканчивать его глубокой ночью? И каждый такой день был наполнен неудачами, разными ЧП, необходимостью принимать неприятные и рискованные решения (и в какой-то части эти решения оказывались неправильными или неудачными), за которые рано или поздно придется отвечать, получать «арбузы» и разносы! И так изо дня в день — каторга! Что им двигало? Что заставляло его блефовать, браться за все более и более безнадежные и фантастические проекты («потом разберемся!»), брать на себя ответственность за невыполнимые сроки («образуется!»)? Честолюбие? Да, конечно. Об этом уже говорил. Но можно ли все объяснить только честолюбием? Что же еще? Нужда? Конечно, по началу была и нужда, и несбывшиеся надежды, и страдания. За плечами были и голодная юность, и Колыма, и шарашки. Но все это уже ушло в прошлое. Теперь он и академик, и лауреат, и так далее, и тому подобное. Удовольствия? Например, хорошо поесть, выпить? Однажды, кажется, после первого и неудачного старта ракеты Р7, Тюлин после окончания совещания работников НИИ-4, уже глубокой ночью, сказал, потягиваясь и с некоторым злорадством: «Ну и врежет сегодня Серега!» Я взглянул на него с удивлением. Хотя как человека Королева тогда еще практически не знал, все же трудно было представить его любителем топить горе в вине — не тот тип человека. Никогда нетрезвым его не видел, хотя выпить в подходящей компании хорошего коньяка — это он любил. И вкусно поесть, конечно, любил. Насколько помню, он всегда мне казался толстым. Давно замечено, что много и напряженно работающие лидеры становятся толстяками (по крайней мере, так было раньше). Люди такого типа ежедневно работу кончают взвинченные, уставшие, приезжают домой поздно. Надо же как-то разрядиться, расслабиться, прийти в себя, на чем-то душу отвести, успокоиться.
Что стимулирует людей на поступки, связанные с риском, напряжением? Тщеславие, власть, возможность получать дозволенные и недозволенные удовольствия, стремление быть в центре событий? О тщеславии уже тоже говорилось. Но, по-моему, не может тщеславие заставить человека загонять себя в каторжную жизнь. Может быть, все-таки власть? Стремление к власти в природе человека. Почему мы любим детей, щенков, котят? Да, понятно — инстинкт продолжения рода. Но не только! Есть еще и инстинкт власти — мы ими командуем, поучаем, воспитываем! И другой инстинкт их заставляет повиноваться более сильным, от которых зависит сама их жизнь! Это касается не только человека. Вы видели когда-нибудь, как утка плывет во главе своего выводка, созывая и подгоняя непослушных и слишком инициативных? Когда молодняк подрастает, инстинкт повиновения начинает отказывать. У некоторых (может быть, их слишком интенсивно и слишком многие воспитывали?) стимулом жизни становится желание подчинять других. Так что к честолюбию, наверное, можно присоединить и стремление к власти, стремление к самоутверждению.
Королев был безусловно талантливым человеком, честолюбивым. Стремился расширить свои возможности. Пытался создавать филиалы своего КБ в Златоусте, Самаре, Омске, Красноярске. Но, конечно, создать княжество ему не позволяли не только потому, что тогда уж совсем трудно стало бы им управлять. Он и так все время разбрасывался по разным направлениям работ: жидкостные межконтинентальные ракеты, твердотопливные ракеты, ракеты Для подводных лодок, глобальная ракета, которая могла бы поразить цель с разных направлений при запуске с одного и того же старта, спутники связи, космические аппараты и корабли, лунная экспедиция… Принимал на себя все новые и новые обязательства, которые уж никак не мог выполнить.
Для нас его смерть была тяжелейшим ударом: мы почувствовали, как трудно работать без него. Но если бы он прожил еще несколько лет? Что было бы? Обязательства по лунной экспедиции мы бы так и не выполнили. То, что комплекс ракеты H1 с лунными кораблями не был создан, — это вина не его преемника Мишина, а самого Королева: проект Н1-ЛЗ, каким он был заложен, не мог быть реализован. Конечно, ракету H1 можно было сделать. Ну и что бы это дало? Прошло уже более трех десятков лет, но пока ни у нас, ни у американцев не возникло необходимости создать космический аппарат с массой 100 тонн. Так и стояла бы та ракета на складе или в каком-нибудь парке отдыха до сих пор?
В семидесятые годы мы рисовали орбитальную станцию с массой около 100 тонн и с гигантским телескопом. Нарисовать смогли, но сделать телескоп больше и лучше, чем сделанный позже американцами «Хаббл» (с гораздо меньшей массой — около 30 тонн), мы были явно не готовы, как не готовы и по сей день. Думаю, что работы по «Союзу» при его жизни шли бы быстрее, а вот по станциям «Салют» — едва ли.
Кто-то рассказывал мне, что Пилюгин, его старый друг, во время похорон С.П. сказал: «Вовремя Серега умер!»
Первый человек на орбите
При разработке корабля «Восток» мы, естественно, стремились сделать его не только быстрее американцев, но и более надежным — кому хочется начинать свою деятельность с катастрофы? Но как этого добиться? Ответ достаточно тривиальный: с помощью применения предельно надежных, по возможности простых решений, уже апробированных схем и принципов, а также используя оборудование, в основном, уже проверенное в полете, в эксплуатации, а, главное, резервируя везде, где это реально, приборы, агрегаты, механизмы и даже целые системы. Например, комплекс элементов, обеспечивающих очистку воздуха в кабине, создавали, опираясь на опыт подводного флота.
Находить и применять простые решения не так просто. Например, какое выбрать решение системы посадки, что проще: катапультировать космонавтов из спускаемого аппарата с раздельным приземлением людей и техники на своих парашютах или приземлять космонавтов в аппарате? На первый взгляд — второе: не нужно катапультируемое кресло, не нужен и отстреливаемый перед катапультированием космонавта люк. Космонавту в скафандре трудно управлять парашютом, и он может неудачно приземлиться. Наконец, спускаемый аппарат с открытым люком может оказаться на земле далеко от космонавта, что нежелательно при посадке в нерасчетном районе. Но были и другие аргументы: если спускаемый аппарат с космонавтом приземлять мягко, на парашютах, нужно намного увеличить вес парашютной системы. Вес парашютов растет обратно пропорционально квадрату скорости снижения. Конечно, можно было бы создавать парашютно-реактивную систему посадки. Но это требовало дополнительного времени. До создания и надежной экспериментальной отработки такой системы мы не могли на нее ориентироваться.