Завещание 2. Регина
Шрифт:
Было слышно лишь неспешное тиканье часов на кухне, да звуки улицы, доносившиеся со стороны окна. Хоть домик, в котором была наша квартира и был относительно новеньким, но вот о звукоизоляции никто не позаботился, поэтому слышимость была поразительная. Так что повисшую между нами тишину, абсолютной тишиной сложно было назвать.
– Мам, скажи что-нибудь, – наконец попросила я.
– Ты все правильно сделала, – коротко ответила она и поднялась, чтобы убрать со стола.
– Но что мне делать дальше? – не унималась
– Продолжать в том же духе, – отвернувшись к раковине и включив воду, ответила мама.
– Но он бросит меня, если я что-то не предприму.
– Значит, к лучшему. Если мужчина любит, он будет ждать.
– Что-то я в этом сомневаюсь, – буркнула я себе под нос, но мама услышала.
– Если сомневаешься, значит сразу бросай этого мальчика. В своем мужчине нужно не сомневаться.
– Откуда ты знаешь? Ты всю жизнь одна, – выпалила я на эмоциях, а потом сразу же прикрыла рот рукой. Только вот этот жест, произнесенных мной слов, назад не вернул.
Мама замерла. Она выключила воду и медленно вернулась за стол.
– Ты что-то хочешь мне сказать?
– Нет, – тихо промямлила я.
– Точно? – допытывалась она.
Я тяжело вздохнула.
– В аэропорту меня встретил па… Эээ… Дядя Килим.
Мама вздрогнула.
– Как ты только что хотела его назвать?
Я тяжело вздохнула.
– Мам, я уже давно называю его папой. Он для меня самый родной, после тебя, на свете человек. Он так нас любит!
– Прекрати, – спокойно попросила мама, а у меня словно все клеммы сорвало.
– Нет, я больше молчать не буду. Понимаю, что это твоя жизнь, и я слишком мала, чтобы в нее лезть. И что я сама еще совсем зеленая и ничего в жизни не видела и не знаю. Но на то, как ты себя губишь я больше смотреть не хочу. Все Березово знает, как сильно тебя любит папа! Он рядом с нами почти всю мою жизнь. В отличие от моего биологического отца, о котором ты, кстати, тоже никогда не желаешь говорить. Да мне, если честно, на него плевать. Только вот дядя Килим слишком родной для меня человек, чтобы я продолжала молчать. Я люблю его, как родного отца, коим он и был для меня все эти годы. А от тебя он просто без ума.
– Он уволился, – тихо перебила меня мама.
– Конечно уволился! – вспылила я. – Столько лет вокруг тебя ходить и даже за ручку не подержаться. Столько лет терпеть.
– Ничего он не терпел, – скривилась мама. – У него постоянно были интрижки.
– Одноразовые! – перебила ее я. – Теперь я точно знаю, как сложно мужчине утерпеть. Но, если бы ты не выпендривалась столько лет, он давно бы был только твоим.
– Чувства проходят. Все предают, – мама уже почти шептала, опустив голову.
Сейчас сложно было понять, кто из нас двоих старше.
– Если у тебя в прошлом была грустная история с моим отцом, и он повел себя, как подонок, это совершенно не значит,
– А, если он меня предаст? – вскинула она на меня глаза полные слез.
– А если нет? – тут же парировала я. – Ты все равно никогда об этом не узнаешь, если не попробуешь.
И вновь повисла тишина.
– Я не знаю, – после долгой паузы проговорила мама.
Я же, ничего не говоря, тихонько достала из кармана телефон и написала папе сообщение:
«Если ты сейчас же не приедешь к нам, то будешь круглым дураком с обкусанными локтями!»
Ответа на свое короткое послание я не дождалась ни через минуту, ни через две, ни через пять. Зато через семь минут раздался настойчивый звонок в дверь. Все эти семь минут мы с мамой провели на кухне в полном молчании, думая каждая о своем, поэтому обе подпрыгнули, когда по всей квартире раздался трезвон.
Мама испуганно глянула на меня. Я же не стала дожидаться от нее реплик или действий, а сама соскочила со своего места и поспешила открыть дверь. На пороге стоял запыхавшийся Килим Ярашевич Вергут.
– Мы поговорили. Иди туда, – мотнула я головой в сторону кухни. – И без положительного ответа не возвращайся. Хоть до утра там сидите. Хоть до Нового года. Но чтобы пока она не согласится быть с тобой, никто из этой кухни не вышел. Все понял?
Он лишь кивнул. Разулся, вручил мне свою куртку и глубоко вздохнув, отправился на кухню. Входная и кухонная двери закрылись одновременно. Входной щелкнула я. Кухонную тихонько прикрыл папа.
«Какие же все-таки дети, эти взрослые», – с улыбкой подумала я и отправилась в свою комнату выбирать теплые вещи, которые уже завтра улетят со мной в Москву.
Оставленные в конце августа вещи из разряда «не очень-очень нужных» я еще разок перебрала и отсеяла почти половину, добавила милых сердцу безделушек и через два часа была готова, а дверь на кухне так и оставалась закрытой. Я отправилась в ванную, приняла душ, высушила волосы, покривлялась перед зеркалом под музыку в плеере, но кухня по-прежнему оставалась закрытой. Тогда я вновь отправилась в свою комнату, взяла первую попавшуюся книгу с полки и углубилась в чтение.
Когда я дочитывала пятьдесят четвертую страницу романа Джеймса Кана «Индиана Джонс и Храм судьбы», дверь на кухне наконец скрипнула как раз на том моменте, где «…дальняя дверь, за которой он стоял, и утопленные в потолок клинки опять начали опускаться. Индиана схватил Уилли за руку и потащил за собой. Они пронеслись через помещение, и он толкнул ее в еще оставшийся проход, а затем прыгнул сам». Движение дверей совпало, и я вздрогнула.
Дверь в мою комнату была открыта, поэтому я, отложив книгу, на цыпочках подкралась ко входу и затаилась так, чтобы меня не было видно.