Завещание бессмертного
Шрифт:
— Удивительное племя! — одобрил Эвбулид. — А как вы наказываете воров?
— А на мое родине их нет! — пожал плечами Лад и, услышав в полной темноте удивленный возглас Эвбулида, пояснил: — У нас не принято воровать друг у друга. Каждый, выходя из землянки, оставляет дверь отворенной и готовую пищу для странников. Правда, бывает, что совсем бедный человек украдет что–нибудь, чтобы угостить своего гостя, но наказать такого ни у кого не поднимется рука.
— Удивительный, прекрасный народ! — повторил Эвбулид.
— Конечно! — подхватил польщенный похвалой Лад. — У нас есть очень справедливые и нужные законы, которых нет даже у вас, эллинов. У нас дети могут умерщвлять своих старых, болезненных родителей, которые становятся в тягость всему семейству, или родители — новорожденных детей, если их трудно будет прокормить…
— Д–да… — почесал затылок Эвбулид. Не желая обидеть Лада своим возмущением таким бессердечным законом, сказал: — В отношении родителей — боги вам судьи, а вот со своими детьми в таких случаях мы поступаем иначе. Те отцы, которые не в состоянии содержать дочерей, сразу после родов жены горшкуют их.
— Горш–куют?
— Да, кладут в большой глиняный горшок и оставляют у дверей храма или в другом посещаемом месте.
— И они умирают?
— Конечно, если их никто не подберет. А подберут — так станут рабынями. Мальчиков же мы всегда признаем, они для афинян желанные, — заметил Эвбулид. — А у вас как поступают с рабами?
— Сначала так же, как и вы, мы заставляем их пахать на быках, жать, а потом через десять лет или отпускаем домой, или, если они не желают этого, делаем своими друзьями…
Он хотел было продолжить, но грек схватил его за руку, услышав на дорожке знакомые шаги Домиции.
— Что с тобой? — удивился Лад.
— Тише, — прошептал Эвбулид и, подбежав к двери, негромко окликнул: Домиция, мы здесь!..
— Да уж знаю, — послышался мягкий голос римлянки. Пленники услышали осторожный звук отодвигаемого засова.
— Домиция, не надо! — воскликнул грек. — Вдруг опять нагрянет Филагр?..
— Ничего, — ответила римлянка, отворяя дверь. — Он слишком боится Эвдема, чтобы сделать мне что–нибудь дурное.
От ярких звезд и высокой луны в эргастуле стало светлее. Домиция протянула Эвбулиду кувшин с вином, еду в миске и виновато сказала:
— Наверное, вам мало будет, но я принесу еще!
В миске оказалось мясо, тушенное с овощами. Эвбулид с жадностью набросился на еду, Лад же выковыривал куски медленно, ел аккуратно.
Римлянка засмеялась, до того показалось ей чудным то, что эллин и варвар как бы поменялись местами.
— Что ты? — не переставая жевать, нахмурился Эвбулид.
— Да так, — уклончиво ответила Домиция, прыснула в кулак и вдруг посерьезнела. — Я зашла было к вам в рабскую спальню за домом, но там сказали, что вы в эргастуле. А о чем вы тут говорили?
— Лад рассказывал мне о своей родине! — пояснил грек с набитым ртом.
— Это там, где жены воюют, а потом убивают себя вслед за своими мужьями? — уточнила Домиция и подсела к переставшему жевать Ладу. — Расскажи и мне!
— В другой раз. Как–нибудь… — пробормотал сколот.
— Другого раза не будет! — неожиданно послышался из–за двери взбешенный голос Филагра, и тут же в дверном проеме, заслонив свет, появился он сам: коренастый, широкоплечий, готовый броситься на пленников. — Все неймется, Домиция? — прохрипел он, — Так–то ты пользуешься благосклонностью нашего господина, грязная рабыня?!
— Не больше, чем пользуешься ею ты, грязный раб! — невозмутимо ответила римлянка.
— Что–о?! — взревел управляющий.
Обдавая пленников запахом винного перегара, двинулся к Домиции, замахнулся на нее. Но ударить не успел. Словно невидимая сила приподняла тяжелое тело Филагра над землей и выбросила из эргастула.
Звеня оковами, Лад опустил сжатую в кулак руку и бросился следом за управляющим. Но на его пути выросли надсмотрщики и скрутили сколота его же цепями. Рванувшегося ему на помощь Эвбулида ухватили за руки еще два раба и держали так, не давая сдвинуться с места.
— Ну что ж, — медленно поднялся Филагр. Сплюнул на землю выбитый зуб. — Будем считать, что я поплакал, а вы посмеялись. Теперь моя очередь смеяться, а ваша плакать. Ты, Афиней, немедленно отправишься на кузницу в помощь Сосию, и я очень удивлюсь, если ты протянешь там больше недели. А ты, Скиф, будешь сидеть здесь у меня без воды! И, умирая от жажды, не жди Домицию. Я раз и навсегда отобью у нее охоту даже видеть мужчин, не то, что разговаривать с ними или носить пищу и воду! Прощай! Будем считать, что мы квиты за купленное тобой вино!
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
1. Письмо в Афины
В ту минуту, когда задыхающийся от ярости Филагр обрекал на мучительную смерть ослушавшихся его рабов, Луций Пропорций страдал от бессоницы в одной из многочисленных комнат дворца Эвдема. Досаждали ему комары, духота, навязчивые мысли о бесплодности долгого пребывания в Пергаме. И если веки смыкала непреодолимая тяжесть, то короткие сны, один другого нелепее и жутче, заставляли его вскидывать голову и испуганно пялиться на темные силуэты стола, сундуков, канделябров, а потом снова думать о своих неудачах в этом городе, отгонять от лица назойливых комаров и вновь проваливаться в короткое омутное забытье.
Снился ему Квинт в сенаторской тунике и рабском ошейнике с его, Луция, клеймом «Верни беглого раба Луцию Пропорцию»". Брат, широко разведя руки для объятий, радостно бежал к нему навстречу, но никак не мог добежать… Снился почему–то безногий кредитор Тит и неведомый ему Аристоник. Смуглый, поджарый, чем–то похожий на Демарха, брат Аттала плавил в ковше над светильником его золотые и с мстительной усмешкой обещал:
— Вот уж я напою сейчас тебя, господин! Вот уж напою вволю…
Окончательно очнулся Луций от легкого стука в дверь. Прищурившись, различил на пороге освещенную коридорным светом фигуру Эвдема. Увидев, что канделябры погашены, а римлянин лежит в постели, хозяин дворца нерешительно потоптался и уже хотел уйти, как Луций ворчливым голосом остановил его.