Завещание Имама
Шрифт:
– Так за что вас сюда посадили?
– спрашивает толстый мужик.
– Не имею понятия.
– Вы действительно псих?
– Я затрудняюсь ответить.
– Так кто же вы?
Пожимаю плечами.
– Может это подсадной?
– слышится чей то голос.
Люди сразу теряют ко мне интерес и растекаются в разные стороны по койкам, кроме толстого мужика.
– Я здесь староста. Вон там свободная койка, - показывает он рукой к стенке.
– Иди занимай ее, а я пойду поставлю тебя на довольствие.
Рядом
– Как вас звать?
– спрашивает он, не отрываясь от чтива.
– Не... В общем... Наверно, Иваном...
Теперь сосед с интересом отрывает голову от подушки.
– А чего так неуверенно?
– Я не уверен, что это мое имя.
– Так... Так кто же вы?
– Понятия не имею, после провала памяти, ничего не помню.
– Хорошенькое дело. Однако речь вы не забыли...
– Я так же не забыл математику и как правильно держать ложку...
– Это уже замечательно. Пожалуй в нашу среду действительно попал настоящий больной. Ну что же, давай познакомимся, зови меня Георгием Ивановичем. Раз ты утверждаешь, что у тебя провалы в памяти, я подумал, покажем-ка тебя нашему профессору Степанычу. У нас здесь почти все специальности сидят от академика, до слесаря.
Один из заключенных, профессор Степаныч в окружении "психов" исследует меня на моей кровати. Он меня царапает, бьет молоточком, проверяет белки глаз и всего простукивает.
– На что жалуетесь?
– забыв где он находится, машинально спрашивает профессор.
– Я ни на что не жалуюсь.
– Что у вас болит?
– Ничего.
– Так что же тогда с вами?
– Я потерял память. Не помню, кто я.
– Так. Так. А теперь расскажите подробно...
Я рассказываю, что услышал от следователя.., вспоминаю обрыв и как весь в глине со связанными руками, вышел на дорогу, рассказываю о людях из села, развязавших меня, а потом как попал сюда.
– Немного.
Теперь он проверяет меня более тщательно.
– А ведь они вас сунули сюда, потому что вы без физических и умственных отклонений. Вполне нормальный человек. Да, бывают такие случаи провала памяти. Я думаю, она когда-нибудь к вам вернется.
– Когда?
– Это нужен большой стресс - такая встряска. Когда это будет, знает только господь бог.
Успокоил называется.
– Так он наш, профессор или не наш?
– задал вопрос Георгий Иванович, мой сосед.
– Видишь ли, это трудно рассудить. Вот писатель Ладынин, мужик хлипкий, но зато духом сильный, всегда при сознании, а этот здоров, правда что то с мозгами, вроде не помнит прошлого, но зато умственных отклонений не наблюдаю. К сожалению, что произошло с его нервной системой ..., понять может только институт мозга.
– Зато мне непонятно, - говорит лысый физик, как сковырнуться с большой высоты и не разбиться? Кости то от удара не развалились, у него даже внутренности не отбиты.
–
– Ладно, парень, - сказал толстый мужик, старший по этой палате, - мы тебя примем в свою среду и промоем заодно твои мозги. Как вы считаете, товарищи, правильно я говорю?
– Правильно, - поддержали окружающие.
Утром обход. В зал входит большая группа людей в белых халатах. Впереди старший, крупный человек с бородкой.
– Внимание, - орет худая женщина из его свиты.
– Всем разойтись по своим местам. Лодынин, а ты куда? Марш на место. Кто не будет слушаться, того оденем в рубашку и будем охлаждать в морозилке или отправим в карцер.
Все спешно разбредаются про своим койкам. Гул в зале стихает. Группа начинает с крайних коек и, почти не задерживаясь, движется по рядам. Наконец, доходят до Георгия Ивановича...
– Как дела, больной... э...э..., - басит старший, заглядывая на табличку на спинке кровати, - Петляков.
– Все в порядке, доктор.
– Что у нас там ничего на него?
– обращается старший к горластой женщине.
Та разбирает папки.
– Состояние нормальное, температура, давление в норме.
– Я рад за вас, больной Петляков.
– Когда же меня выпустят?
– Как поправитесь окончательно. Пойдемте дальше.
Они столпились около меня.
– Это... это... новый больной, поступил вчера днем, - сообщает обо мне горластая женщина.
– И что с ним?
– Полное отсутствие памяти.
– Да что вы говорите. Это что то новенькое в четвертом ведомстве. С каких это пор нам идиотов стали подсовывать. Скажите больной, - он как на недоразвитого смотрит на меня.
– Вы хоть меня понимаете?
– Понимаю. Я не идиот.
– Ну надо же, а... Он еще разбирается, кто он есть. Сказано, идиот, значит идиот. Запишите, - Виктор Владимирович задумался, - Катюша, что там у нас против идиотизма?
– Виктор Владимирович, у нас специальное отделение, не для такого типа больных. Мы не занимаемся лечением агрессивных болезней.
– Так, так. Напомните мне, чтобы просмотрел его дело в кабинете, а пока пропишите ему слабительное. Пойдемте дальше.
Группа идет к следующей койке.
– По моему больной, этот врач, - говорю я Георгию Ивановичу, кивая на удаляющуюся группу.
– Тише ты, - шипит мой сосед.
– Этот, мерзавец, злопамятен.
Мною всерьез занимаются товарищи по палате. Профессор истории Караваев с удовольствием читает мне историю и политическую обстановку в стране. Писатель Ладынин обучает русской словесности, заодно проводя общий обзор иностранной литературы. Староста, тот самый, что меня определял на койку, занимается со мной спортом, тренирует кик-боксингу и разным приемам кон фу и джиу-джиц. Я стал для них куклой, с которой можно скоротать ежедневную скуку и внести какое то оживление в свою среду.