Завещание императора
Шрифт:
Но он слишком далеко. Мевия гораздо ближе. Гладиаторша тоже кидается к повозке, по дороге как бы мимоходом отбив щитом метивший ей в грудь клинок и в свою очередь вспоров горло противнику. Один из разбойников хватает Кориоллу за руку и пытается утащить за собой. Кориолла визжит и всаживает ему в руку дареный ножик.
В этот миг Мевия уже рядом. Взмах клинка – и незадачливый похититель валится к ногам Кориоллы. Та хватается за открытую дверь… Ноги не держат, зубы клацают.
Перед глазами плывет…
– Не видела боксера? Нет? – спросила Мевия, отирая предплечьем лоб. – Вот же лысая задница! Неужели мерзавец смылся! Эй, Токсил! – крикнула она одному из своих людей. – Уродов не добивать, парочку мне живьем.
– Зачем? – удивился тот, кого Мевия назвала Токсилом.
– Зажарить хочу… – оскалилась гладиаторша. – Декстр меня убьет, если мы опять не выйдем на след.
– Приветствую тебя, госпожа, – раздался рядом хриплый голос.
Кориолла поглядела на говорившего. Это был тот самый боец, что крушил разбойников с четкостью боевой машины. Теперь он снял шлем. Его изуродованное шрамами лицо не спутать ни с одним другим.
– Молчун? – изумилась Кориолла. – Разве ты не в Дакии?
– Нет, госпожа. Я теперь фрументарий и служу под началом Афрания Декстра.
О, боги! Какое счастье! Молчун из славного контуберния. Кориолла знала, что Приск и его друзья считают контуберний своей семьей. Так что Молчун ее в обиду никогда не даст.
– Почему ты называешь меня госпожой? Я же – Кориолла…
– Ты – жена военного трибуна, госпожа, – ответил Молчун. – Значит, госпожа.
– Спасибо, что освободила нас… – Кориолла ухватила Мевию за плечо. Не по-женски мягонькое, а по-мужски твердое.
– А ты не свободна… – засмеялась Мевия, выворачиваясь из пальцев Кориоллы. – И в Комо уже не едешь.
Глава V
ПИР НАМЕСТНИКА
Осень 866 года от основания Рима
Вифиния, Никомедия
До обеда Приску больше не удалось поговорить с Плинием. Ему показалось, что наместник его избегает. Возможно – так и было. Вместе с появлением Приска в Никомедии на голову правителя Вифинии одно за другим рушились несчастья. Сначала – украденный пергамент с завещанием. Потом Авл Сканий из услужливого секретаря и переводчика, что был мягче кроличьего меха, превратился в отъявленного преступника. Да и дело Калидрома (которого надо было срочно отдавать в руки императорских фрументариев) не добавляло устойчивости положению наместника. И хотя Плиний ни на палец не сомневался в том, как именно он должен поступить, предстоящее мутило душу.
На обеде Плиний появился нарядный, но сильно измученный – испарина на высоком лбу, подрагивающие тонкие, липкие от пота пальцы. Тога, новенькая, с заглаженными и заколотыми складками, что тяжелила его плечи этим утром, была снята, и за столом наместник мог позволить себе возлечь в тунике из яркого шелка. Его жена по старинному римскому обычаю не возлежала, а сидела на стуле. Она слушала Плиния не как супруга, но как оратора и время от времени похлопывала в ладоши после какой-нибудь особо удачной фразы. На миг Приск встретился с нею глазами и прочел в ее взгляде не кокетство юной матроны, не гордость и уж конечно не спесь – а смертельный страх… Она боялась сделать что-то не так, что-то недостойное своего умного и великолепного супруга-наместника.
Приск улыбнулся ей ободряюще. Она смутилась, покраснела и подумала неведомо что…
За обедом разговор вдруг зашел о строительстве канала, который Плиний так и не успел вырыть. Наместник стал расспрашивать Приска о знаменитом мосте через Данубий, возведенном Аполлодором Дамасским.
Приск решил поторговаться:
– Мой добрый Секунд, у меня есть архитектор и механик не менее талантливый и умелый, нежели Аполлодор. Разумеется, он не так знаменит, но до начала военных действий он бы мог приехать к тебе из Антиохии. Я имею в виду восхитительного Филона, того самого, что придумал машины, сумевшие сжечь стены Сармизегетузы.
– Разве это не машины Аполлодора? – удивился Плиний.
– Ну вот, всегда так! – покачал головой военный трибун. – Нет же, конечно! Это были механизмы Филона. И никто более такого построить не сможет. Даже сам Аполлодор. Однако мне будет стоить немалых трудов выпросить у Адриана Филона до весны в твое распоряжение…
– Какую же услугу попросит Адриан? Как ты думаешь? – По всему было видно, что Плинию до смерти был нужен Филон.
– Если я расскажу наместнику Сирии, что ты по здравом размышлении решил передать ему пергамент… – Приск снизил голос до мягкого шепота.
– Я не могу… – так же шепотом с невыносимой мукой ответил Плиний.
– С обещанием вернуть… – продолжал шептать Приск, суля то, что исполнить ему не по силам.
– Я… не могу…
Тем временем Калидром раздувался от гордости, наблюдая, как в столовую вносят приготовленное им блюдо в виде Капитолийского холма с храмом на вершине.
Раб-разрезальщик принялся накладывать гостям большие, огромные даже куски.
Плиний попробовал первым, одобрительно кивнул.
– Я уже объелся, – признался юный Марк. – Мы что, должны слопать еще целый Капитолий? О нет, без меня…
– А я кусок все же съем, – засмеялся Приск.
Он взял кусок… И вдруг что-то кольнуло палец… Кость?
Трибун опустил кусок на свою тарелку, попытался отобранным у раба ножом отделить осколок кости… и вдруг понял: это не кость – под металлическим лезвием хрустнуло что-то речным песком… Приск наклонился и ногтем подцепил прозрачный крошечный осколок.
Сомнений не было – внутри Капитолий был нафарширован толченым (но отнюдь не в пыль) стеклом. Причем так ловко, что в мягком соусе из шафрана и яиц увязли острые осколки.
– Стойте! – закричал Приск, вскакивая. – Никому не есть! Это отрава!
Калидром, по-прежнему стоящий в углу триклиния, побелел.
– Не может быть… нет… я же сам пробовал. – Он кинулся – но не вон из триклиния, а к своему творению, схватил кусок, положил на язык, подвигал челюстями…
Ощутил на зубах отвратительный хруст, спешно выплюнул не проглоченный кусок, схватил у виночерпия кувшин и, отхлебнув прямо из горла, прополоскал рот и опять выплюнул – струей на пол.
– Вот же лысая задница… – выругался он на солдатский манер.