Завещание императора
Шрифт:
– Всех до единой, – уточнил Зенон.
Их привели – правда, не сразу – девушки отсыпались после бурной ночи.
– Вы все причастны к похищению римского гражданина и военного трибуна! – объявил Зенон. – Если никто из вас не скажет мне ничего такого, что приведет меня к похитителям, то все вы – все без исключения – будете изображать в амфитеатрах империи Пасифаю, которая совокупляется с быком. Могу заверить – никакого удовольствия вы при этом не получите, даже если сильно захотите. Раскаленный бронзовый фаллос проткнет ваши внутренности до самого горла…
В ответ он услышал истошные вопли. Были крики, ползание на коленях, срывание и без того немногочисленных одежд – попытка тут же ему отдаться. Никакого эффекта. Если Зенон чем и мог упиваться – то своей абсолютной властью над беспомощными существами. Но и на это не было времени.
Он хотел добавить к угрозам что-то еще – уже совершенно запредельное, но тут в его руку вцепилась белокурая дакийка:
– Я видела одного человека. Вчера днем, до того, как здесь появились гости. Нос сломан, губы изуродованы, уши напоминали поджаренные колбаски. На щеке шрам. Потом он появился снова – уже на рассвете, разговаривал со старшей жрицей, пока военный трибун дремал, и указывал на господина несколько раз…
– Знаешь этого человека?
– Знаю, господин… – торопливо закивала дакийка. – Он много раз приходил сюда и всякий раз посещал нашу жрицу и одну прислужницу, которая ныне покинула храм. И меня он тоже посещал. Его зовут – Амаст. Он хвастался, что дом его стоит возле фонтана с тремя дельфинами. Будто у него в доме – самые большие домашние бани во всем городе. Только я почему-то думаю, что он лгал, – не может у такого человека быть такой дом. Он там прислуживает – и только.
Мышка – а это была она – не стала уточнять, что подслушивала нарочно. Ведь для того, чтобы Приск помог ей, надо было чем-то заплатить… А денег у Мышки не было.
В следующий миг Зенон выскочил из храма. В город мчался галопом. Фонтан с тремя дельфинами… Кажется, Зенон знает, где его искать.
Впрочем, долго рыскать не пришлось – выскочивший из тени портика человек ухватил коня Зенона за повод.
– Максим? – узнал вольноотпущенника Декстра Зенон.
Есть зрелища и зрелища. Наверное, было что-то театральное в том, как личная охрана наместника Сирии шла на штурм дома возле фонтана с тремя дельфинами. Как хозяин, дебелый, в шелковых одеждах, валялся в ногах у наместника Адриана. Как с визгом разбегались хорошенькие девочки и мальчишки, как причитала хозяйка, юная особа лет пятнадцати, как гонялись воины за павлинами в просторном перистиле, как рухнула мраморная статуя на плиты двора и разбилась, как упал один из телохранителей хозяина в бассейн, окрашивая воду кровью.
Театральным было и появление Сабазия – как он ворвался в дом, выкрикивая что-то яростно-злое на непонятном наречии, ворвался и тут же исчез где-то в аллеях, обсаженных кипарисами.
Уже не театральное, а цирковое действо было в том, как выволокли из подвала палача, как он визжал и отбивался чем-то жутким, металлическим, в засохшей крови, от наседавших на него воинов. В конце концов его скрутили, и тогда он снова визжал как свинья и умолял не убивать его, рыдал, бился в истерике и выкрикивал восхваления Траяну, уверенный, что, пока он славит наилучшего принцепса, его не убьют. Ради смеха его отпустили, и он полз к Адриану на коленях, целуя мраморные плиты. И уже совершенно ничего театрального не было в том, как вынесли на руках из подвала военного трибуна. Тело его напоминало восковую куклу – руки безвольно заламывались, голова, запрокинутая, мела волосами мозаичный пол. Кончики пальцев превратились в сплошные кровавые язвы. Кое-где под ногтями так и остались торчать загнанные щепы. Правая нога напоминала красный раздутый сапог… Адриан не сразу понял – что до середины голени кожа покрыта чудовищными волдырями, и многие из них полопались.
– Он жив? – спросил Адриан, невольно облизнув губы.
– Кажется, да, – отозвался не очень уверенно лекарь.
– Кто-нибудь ускользнул?
– Один человек… тот самый бывший кулачный боец Амаст, – шепотом сообщил Адриану Зенон. – Как-то он заметил, что твои люди окружают дом, и успел выскочить в сад. Похоже, был еще один выход из подвала, о котором знали немногие.
– Так ловите!
– Уже ловят, господин…
– Гермоген! – обратился Адриан к лекарю-греку. – Военный трибун не должен умереть!
– Не умрет, господин… его тело выносливо и справится с ранами…
– Где Амаст! Взять Амаста живым! – в следующий миг гремел голос Адриана в обширном саду за домом.
Но приказ запоздал. Амаста так и не нашли. И не взяли. Обыскали дом. Ни донесений, ни пергаментов, ни особых знаков. И все же театральное действо сработало. Один из актеров знал чуть больше, чем положено знать деревянным фигуркам. А деревянные фигурки боятся огня.
Пока люди Адриана метались по саду в поисках Амаста, Сабазий спустился в подвал, где пытали Приска. Здесь, на каменном полу, он долго сидел, сжимая в руке медный амулет в виде груженного мешками кричащего ослика и вдыхая запах горелого мяса. Вдыхал и касался пальцами изуродованной щеки. Пять лет назад его пытали в этом подвале. И он знал, что подземный ход за неприметной дверью, которую никто не удосужился открыть, ведет в сад – в аллею с кипарисами.
Человек, который сломал ему жизнь и изувечил лицо, час назад убежал этой дорогой. Он сказал Сабазию свое имя. Он обожал называться своим жертвам, чтобы те знали, кого им проклинать перед смертью. Но несмотря на бездумную дерзость, этот человек всегда ускользал. Когда-нибудь Сабазий его все равно настигнет. Когда-нибудь – когда придет время.
Адриан велел привести захваченного хозяина дома к себе во дворец и подержать одного в комнате часа два под охраной. Пить не давать. Вообще ничего не давать – только караулу греметь оружием да топать калигами по мрамору. Спустя два часа пленника вывели в перистиль. В колоннаде не поставили охраны – лишь Зенон, как всегда, находился подле Адриана.
Телохранители, введя пленника со связанными за спиной руками, удалились. Не было в этот момент в перистиле и секретаря наместника, который обычно записывал все происходящее особой скорописью. Адриан велел принести себе лишь немного вина с горячей водой.
Пленник стоял перед ним на коленях, изредка мелко вздрагивая. Шелковая одежда его была разорвана, но сам он не пострадал – если не считать пары синяков и царапины на щеке.
– Итак, расскажи о себе, – велел Адриан почти дружелюбно.
– Я – Каллист, господин, – охотно заговорил хозяин, – вожу в Рим дорогие шелка, есть у меня друзья и в Петре, и в Хатре, и в Селевкии на Тигре. Многие из них являются ко мне в дом и останавливаются на несколько дней. Так и этот ужасный Амаст, что пленил твоего трибуна, прибыл ко мне из Селевкии и остановился погостить. О том, что он задумал, что слуга его – ужасный палач, я и понятия не имел, сиятельный!
Каллист говорил с таким жаром, так стонал, так ломал руки, что впору и ему было выступать в каком-нибудь театре.