Завещание Малого Льва
Шрифт:
убираться отсюда пока всё не испортил?
– Где у нее кабинет? – спросил он глухо.
– У нее нет кабинета, - ответила женщина.
– Как нет? А что у нее есть?
– Кладовка для инвентаря.
– И где эта кладовка?
– В подвале главного корпуса.
– Ясно, - он поднялся, - подвал так подвал. Спасибо за приют.
И вышел на мороз. Льюис и Скирни уже стояли на крыльце главного корпуса, и если
присмотреться, можно было видеть, как
***********************************
– Как тут солнце ярко светит, - заметил Льюис щурясь, - как в горах!
– Скоро весна.
Скирни улыбалась приветливой милой улыбкой. Ему всё в ней нравилось, а детская
курточка подходила к ее почти детским чертам лица.
– А у вас там еще декабрь, да?
– Да я и там-то не бываю, - усмехнулся он, - мотаюсь между галактик. На Наоле всегда
дожди. А на кораблях, сама знаешь, времен года нет.
– Бедный, - сказала она.
– Кто? Я?
Это говорила девушка, которая жила в кладовке для инвентаря без всяких документов и
перспектив на нормальную работу, мыла за детьми горшки вместе с роботами и вообще была
на побегушках. Ингерда говорила, что Скирни устроилась нянечкой, Льюис это знал, но
– 653 –
КНИГА 5 – ЗАВЕЩАНИЕ МАЛОГО ЛЬВА. Часть 6 – Загадка мироздания
когда он ее нашел с тряпкой в туалете, чуть не взвыл. Как он мог так долго ее не искать и
позволить ей жить такой жизнью!
Скирни, между тем, была вполне довольна. Она увидела Льюиса с букетом алых роз,
заморгала густыми ресницами, спокойно отложила тряпку, спокойно вымыла руки и
спокойно прильнула к его груди.
– Это ты, Льюис? Я так соскучилась.
И только крепко обнимая ее, он заметил, как колотится ее сердечко.
Жила она в комнате просторной, но захламленной. Где-то между лопат и леек
примостилась ее узкая кушетка с клетчатым одеялом. Окна были под самым потолком. При
этом она умудрялась разводить цветы в самых разных дешевых горшках и жестяных банках.
На тумбочке сиротливо стоял одинокий чайник.
Всё это выглядело для Льюиса как немой упрек. Он ужаснулся, как они могли с Лецием
вот так отречься от нее на целый год? Понадеялись друг на друга. Переложили
ответственность один на другого, и даже отец по той же причине в их запутанные отношения
не вмешивался.
– Я могу жить и в конуре, - поняла его красноречивый взгляд Скирни, - а здесь вполне
уютно. И не это главное.
– А что главное? – спросил он.
Она наполняла обрезанную пластиковую бутылку в раковине, чтобы поставить букет.
–
– Как? Без диплома, без лицензии?
– И без лекарств, - улыбнулась Скирни, - моего желания достаточно. Я такая странная.
– Да, ты странная, - согласился он.
Они пили чай, потом пошли гулять, пока у нее не кончился обеденный перерыв в тихий
час. Санаторий был чистенький, просто вылизанный, с забавными зверюшками на торцах
корпусов и смешными плакатами, кругом были детские площадки. Наверное, здесь было и
правда хорошо, но Льюис с его интернатским детством просто ненавидел подобного рода
заведения, они нагоняли на него щемящую тоску. Ему не терпелось забрать Скирни отсюда и
создать ей ту жизнь, которой она достойна.
Но об этом пока речи не было, она просто расспрашивала, как там дома, и больше всего
ее интересовали Ольгерд, Сандра и сестренка Сольвейг. В общем, семья. Про Кондора она
спросила, про Леду, про Алесту, про Геву. А про Леция даже словом не обмолвилась, как
будто его не существует.
Он что-то смешное рассказывал про праздник Возрождения, кажется, о том как
воинственные черепахи спорили с марагами, кто глубже ныряет. Оказалось, что ни те, и не
другие, а любимец Леды - карликовый китенок Джеб. Его когда-то оформили в больницу как
разумного, чтобы вылечить, с тех пор он таковым и числился по документам и на праздник
был приглашен официально. Братья по разуму об этом не знали, только недоумевали, почему
это победитель такой молчаливый и невоспитанный.
Скирни смеялась, Льюис тоже. И зверюшки на плакатах улыбались разноцветными
мордами: рыжими, бурыми и полосатыми. И все они как будто обещали ему, что всё будет
хорошо.
– Одно здесь огорчает, - заметила Скирни, зябко пряча руки в карманах, - дети всё время
разные, каждую смену. Только привяжешься, а их уж забирают. Никак не привыкну.
– Сироты? – спросил он.
– Нет. Астматики. Здесь воздух чистый, сосновый, вот их и лечат. Есть тут братик с
сестричкой, их почему-то никто не забрал. Пока не выяснили, в чем дело, они на вторую
смену остались. Мне оба очень нравятся. Жаль будет расставаться.
– В чем же дело, - сказал Льюис осмелев, - давай усыновим обоих. Заберем с собой,
пусть растут на Пьелле.
– О чем ты? – округлила глаза Скирни.
– Ну… мы же с тобой вряд ли кого породим, - сказал он, - а тут сразу двое. Это ж