Завещание ночи. Переработанное издание
Шрифт:
— Я не вполне уверен, что текст табличек надо толковать так буквально… Возможно, это метафора. Кстати, дед тоже так думал, хотя и говорил, что Хромец панически боится змей…
Внезапно он поднялся и вышел из кухни. Я рванулся было за ним, но вернулся и опустился перед Наташей на корточки.
— Я очень не хотел влезать в эту историю, малыш, — сказал я, гладя ее руку. — А тебя тем более не хотел впутывать. Эх, не надо нам было сюда приезжать…
— Наоборот, — возразила Наташа почти спокойным голосом. — Диме сейчас очень нужна наша помощь, он же совсем один остался… Ты поможешь ему, Ким?
— Постараюсь, —
— Ким, — позвал ДД откуда-то из глубин квартиры. — Можно тебя на минуточку?
Я вопросительно поглядел на Наташу. Она слабо улыбнулась.
— Иди, конечно. Я посижу одна.
ДД я нашел не фазу. Все-таки количество комнат в его квартире было совершенно неприличным. Помещение, в котором он меня ждал, больше всего напоминало чулан — небольшое, довольно узкое, с многоэтажными полками, подпирающими потолок. На заваленном бумагами столе возвышался элегантный серый монитор «Оливетти». Под столом негромко урчал системный блок.
— Дед не любил работать на компьютере, — объяснил ДД, — и когда я привез это чудо техники из Италии, заставил установить его здесь, на выселках. Он так и не научился пользоваться интернетом, поэтому вся электронная корреспонденция деда проходила через меня.
Он потыкал пальцами в клавиши.
— Вот, — проговорил он удовлетворенно, — вот оно. Я нашел это письмо.
— Какое письмо?
— Дед рассказывал тебе, что в текстах Итеру был фрагмент, написанный китайскими иероглифами?
— Да, он вроде бы отдал его на расшифровку какому-то китаисту. И что?
— Тот прислал файл с переводом. Послушай, это может быть важно.
Он близоруко склонился над монитором и принялся читать.
«Тысячи лет Нирах Проклятый рыщет по свету в поисках Трех Сокровищ, и тысячи лет идет по его следу Гончий. Один наделен бессмертием тела, другой бессмертием души. Тысячи раз Нирах убивал Гончего, и тысячи раз Гончий воскресал в новом обличье, чтобы убить Нираха. И так будет всегда, потому что (фрагмент поврежден).
И сказано древними, что Нить жизни Нираха Проклятого порвется, когда Змеяужалит его в третий глаз. Цвет Змеи — нефритовый, а жало Змеи—хрусталь. В правление императора Минга оружейник Цао, Итеру второго круга, создал Нефритового Змея. Ван Мин, воин, получил приказ передать Нефритового Змея офицеру Когорты Незримых в Ктезифоне, которого считали воплощением Гончего. Однако не смог (фрагмент поврежден). Змей бесследно исчез».
— Ты что-нибудь понимаешь? — спросил я его, когда он дочитал эту галиматью до конца. — Я — нет.
— Текст, конечно, туманный. Но это вообще беда всех древних текстов. Особенно эзотерических. Впрочем, мы всегда можем спросить у Шмигайло…
— У кого?
— Шмигайло, — ДД ткнул пальцем в монитор. — Лев Михайлович. Это тот самый сотрудник музея, которого дед просил перевести китайский фрагмент…
— Лев Михайлович Шмигайло, — повторил я задумчиво. — Знакомая какая-то фамилия…
— Он у нас на первом курсе семинар по истории древнего мира вел. Доцент. Помнишь, странный такой,
— Кто бы сомневался, — пробормотал я.
Вчера Роман Сергеевич рассказал, что фотографию хрустального Черепа бросили ему в почтовый ящик спустя три месяца после того, как «один хороший знакомый» расшифровал последний фрагмент текстов Итеру. Совпадение?
— Надо брать его за жабры, Дима. И чем скорее, тем лучше.
— Шмигайло? — изумился ДД. — Зачем?
— Потому что, во-первых, он может объяснить нам смысл этой дурацкой загадки про третий глаз. А во-вторых, я подозреваю, что именно он вывел Хромца на твоего деда.
— Не может быть! Лев Михайлович, конечно, человек со странностями, но зачем ему…
— Я же не утверждаю, что он сделал это намеренно, — успокоил я его. — Но если от него тянется ниточка к Хромцу, то мы обязаны по этой ниточке пройти… Позвони-ка ему, Дима.
— Сейчас? — ДД посмотрел на меня так, будто я предложил ему плюнуть в тарелку английской королеве. — Половина двенадцатого ночи!
— Ну хорошо, — смилостивился я. — Сегодня беспокоить доцента не станем. Но завтра звони прямо с утра и договаривайся о встрече. Будем его колоть.
— Колоть? — переспросил ДД, но прежде чем я успел объяснить, что не собираюсь использовать в разговоре со Шмигайло тиски и щипцы, из коридора раздался отчаянный крик Наташи.
Мы рванулись на крик одновременно, но у меня имелось преимущество — я стоял ближе к двери. И успел подхватить Наташу прежде, чем она упала на пол. Она была очень легкой, почти невесомой, и казалась такой беззащитной, что у меня закололо сердце.
— Что с ней? — выдохнул подоспевший ДД.
— Обморок, — успокоил я его. — Видишь, бледная какая… но дышит, так что все нормально…
— А почему она кричала?
Действительно, почему? Вышла из кухни, пошла искать нас и что-то увидела? Что?
Я развернулся в том направлении, куда, вероятно, смотрела Наташа прежде чем упасть в обморок, и увидел хорошо знакомые мне двери полупрозрачного стекла, за которыми находился кабинет покойного Романа Сергеевича. И еще я успел увидеть, как на фоне этих дверей чернильным пятном расползается бесформенный громадный силуэт, словно просачивающийся сквозь стекло.
— Тень! — крикнул я.
ДД повернул голову и замер, по-дурацки раскрыв рот. Тень уже почти преодолела прозрачную преграду и клубилась теперь сгустком мрака с той стороны стекла.
— Держи Наташу! — приказал я.
Вытащил из-за пояса пистолет и двинулся к двери. Взялся за гладкую бронзовую ручку и начал поворачивать.
В следующий момент я отчетливо понял, что не хочу открывать дверь и заходить в комнату.
Тень за стеклом исчезла. Испарилась, как и положено привидению. Но теперь в кабинете горел свет. Тихий, приглушенный свет настольной лампы — той самой лампы, что освещала вчера наше бесславное побоище с Тенью лысого урода. В этом свете не было бы абсолютно ничего страшного, если бы я не помнил, что, вытолкав из кабинета ДД, я автоматически щелкнул выключателем на стене, и в комнате стало темно. Если бы я не помнил темных дверей кабинета, на которые оглянулся, когда мы шли на кухню.