Завещание рыцаря
Шрифт:
Я вошёл через сени в небольшую комнату. От белого бока русской печи веяло холодом. Пыльный стол замер у стены, между двух грязных окон с целыми стёклами - через них едва пробивался свет. У стены стояла кровать - вернее, голый топчан из досок на чурбаках, над ним висели ходики-кошка, такие, у которых кошачьи глаза в ритм с тиканьем скашиваются вправо-влево, я видел в кино. В ногах у топчана была вторая дверь - закрытая, наверное, в большую комнату, горницу.
Тоскливо и жутковато было смотреть на всё это. Наверное, Энтони испытывал то же, потому что сказал излишне громко:
– Пошли за рюкзаками, надо обживаться.
Мне показалось -
С таким трудом открытая Энтони дверь закрывалась. Медленно, беззвучно и плавно, словно новенькая, на хорошо смазанных петлях. Закрывалась, непроглядно-чёрной тенью перекрывая свет, и в комнате темнело, а я стоял и молча, тупо смотрел на уменьшающуюся светлую полоску между краем двери и косяком - а в голове лениво ворочалась одна-единственная мысль: вот сейчас дверь закроется до конца и… что? Дальше не думалось, это "что?" щёлкало в мозгу, и я вдруг понял, что это не мысли мои щёлкают, а идут ходики - кошачьи глаза смотрели то на нас, то в окно, то на нас, то в окно, то на нас…
– Ааахх!
– выдохнул Энтони, и что-то, сверкнув алым, пролетело через всю комнату и сени, с мокрым стуком воткнулось в разбухший косяк. Страшно, как живая, взвизгнув, дверь остановилась, замерла, и я услышал истошный крик англичанина: - Наружу, скорее!!!
Не помню, как мы выскочили в щель - едва-едва пролезть, дверь почти закрылась. Мы стояли во дворе, где светло, где пусть закатное, но солнце, где неподвижный, но живой воздух с живыми запахами. Энтони с бульканьем дышал мне в висок и бормотал, как в бреду:
– Нэва майнд… онли шат зэ дуо… нэва майнд… о-о, гуд год! Ай донт лайк ит. Ай донт лайк ит.25
– Заткнись, - попросил я. Теперь я видел - нож Энтони торчал в косяке на уровне человеческой шеи. Я медленно протянул руку, взялся за тёплую рукоятку, покачал нож и вырвал его.
Хорошо, что я успел отдёрнуть руку, иначе остался бы как минимум без пальцев. Дверь захлопнулась с такой быстротой и силой, словно… да, словно всё это время на неё давил кто-то страшно могучий, а я убрал преграду, мешавшую двери закрыться. Энтони вскрикнул от неожиданности, я отскочил, споткнулся о рюкзак и упал.
– Ветер, - глупо сказал я. Энтони, лязгая зубами, быстр опробормотал:
– Это гоблины, это гоблины, они селятся в брошенных домах, Эндрю…
– Хватит ерунду пороть, - оборвал его я. Хладнокровный англичанин выглядел перепуганным до предела. Он потряс головой, глядя на меня огромными от страха глазами.
– Я же видел, как он пробежал около двери, - уже спокойнее ответил он.
– Видел и сразу подумал, что они захотят нас оставить здесь, потому что им нужна… нужна кровь, - с усилием закончил он.
– А потом вспомнил - если так бывает, что тебя закрывают в брошенном доме… надо воткнуть в косяк стальное лезкие, и дверь не закроется…
– Ты ерунду говоришь, - возразил я.
– Не бывает никаких гоблинов. Даже у вас, а у нас - тем более.
– Они могут называться по-другому, - покачал головой Энтони, - но они есть. Понимаешь - есть, ты же сам видел!
Это было как раз неоспоримо. Я и вправду ВИДЕЛ, и всё, произошедшее за последние полчаса, вдруг выплеснулось наружу:
– Мотаем отсюда, - процедил я, наклоняясь к рюкзаку.
– Я лучше в грозу буду под кустами ночевать, но здесь не останусь…
– Пошли, - кивнул Энтони. Он словано только и ждал моих слов.
Нельзя бросать свою землю, как… как пустую консервную банку. Может, земля и неживая, но обижаться на предательство умеет. И на брошенной земле появляется вот такое - стаи диких собак, нападающие на людей. И… и ТВАРИ, живущие в преданных хозяевами домах. Теперь мне могут говорить всё, что угодно. Я знаю - свою землю бросать нельзя. Иначе - не в кино, не в книжке!
– она начинает мстить…
Эти бессвязные мысли вихрем пронеслись у меня в голове за какую-то долю секунды, пока я нагибался к рюкзаку. А вот взять его я так и не смог.
Пуля рванула синтетическую ткань недалеко от моих пальцев. А через миг я услышал звук выстрела.
Нас всё-таки догнали. И решили больше не медлить с последним разговором.
ГЛАВА 24.
День, начавшийся разочарованием, кончался боем. Даже вторым боем, если за первый считать схватку с собаками… хотя - нет. У собак были только клыки. У наших друзей - пистолеты… и ещё кое-что, как оказалось.
Я уверен, что все мальчишки играют в войну. На все сто. Больше того - уверен, что всегда будут играть, что бы там не говорил наш биолог. И уверен, что все мечтают по-настоящему повоевать,а если говорят другое - то просто врут, потому что от них это хотят услышать взрослые.
В войну я уже не играю. Но повоевать всегда мечтал. А вот чего я не знаю - так это все ли, мечтая, задумываются, что же всё-таки ощущаешь, стреляя в людей? Я лично - задумывался.
Теперь я знаю - НИЧЕГО. Ничего, кроме азарта. Наверное, это ужасно - но я не чувствовал ни страха, ни злости, ни отвращения, ни жалости, когда стрелял. Ничего из того, что ощущал по отношению к собакам.
Только азартное возбуждение.
Мы с Энтони пробили в двух местах трухлявый забор,потому что калитка была под прицелом, через неё в меня и стреляли из сада напротив.Энтони вильнул вправо, а я перевалился через слегу ограды и оказался в заросшем саду перед домом - прямо напротив меня была пустынная улица с длинными пятнами теней.Справа вдруг послышалось - быстро-быстро!
– "дудух дудух дудух дудух!"
– и в ответ"тдах, тдах!" - и ещё, из другого места - "тдах, тдах, тдах!" Перебежав к ограде, я плюхнулся на живот и осторожно огляделся. Мне казалось, что моих перебежек никто не заметил…
Мелькнула напротив согнувшаяся пополам фигура с вытянутой рукой, в которой был зажат пистолет, перевалилась через спружинивший плетень сада. Я не понял, то ли это Сергеич, то ли Витёк, то ли их загадочный третий сообщник, слишком быстро человек двигался. Из зарослей лопухов высунулась рука с пистолетом, и я выстрелил туда, где должен был находиться человек. Обрез гулко ахнул, выбросил сноп пламени, ствол подбросило, отдало в запястье - и половина гнилого плетня с занудным скрежетом повалилась на лопухи. В цель я не попал, но, похоже, рухнувший плетень деморализовал противника, рука дёрнулась, исчезла, а выстрела так и не раздалось. Я дёрнул затвор, быстро посмотрел вправо-влево - и увидел Энтони. Он выскочил сбоку, из зарослей крапивы вдоль пробитого нами забора - и побежал, низко пригнувшись, стреляя на бегу в одному ему видимую цель. Лицо англичанина было перекошено, рот открыт.