Завещание с простыми условиями
Шрифт:
Но я же реалист! Я не верю, что это возможно! Так не бывает, потому что не может быть!
Я не верю, но я стою на остановке и отчетливо слышу бой часов. И в этот час небеса как будто резко сомкнулись и заперли чертов проспект в темноте!
В полном смятении я достала телефон и дрожащей рукой начала нажимать кнопки. Дозвониться удалось не сразу, и когда я уже почти отчаялась, в трубке раздались треск, шипение, скрежет, и, наконец, где-то далеко-далеко, будто на краю Земли, зазвучал то и дело прерывающийся и исчезающий голос.
— Марта!
Я надорвала связки, пытаясь пробиться сквозь помехи.
Но все было бесполезно. Тонущий в шуме далекий голос, в конце концов, пропал совсем.
Тягучий сумрак надвинулся еще сильнее, и я явственно, всей своей кожей, почувствовала, как медленно и страшно взглянули на меня его мертвые глаза.
Желание немедленно уехать стало непреодолимым.
Пусть меня не слышно через неведомое расстояние и ускользающее меж пальцев время, пусть нахлынувшая из ниоткуда ледяная мгла смыкает на моем горле свои щупальца, но я все равно уеду!
В нетерпеливом, затем беспокойном, и, наконец, отчаянном ожидании трамвая я просидела на остановке, как мне показалось, всю ночь.
Но, когда часы на башне зазвучали снова, они снова пробили восемь раз.
А трамвай так и не появился.
Каким-то внутренним чутьем я поняла, что сегодня он уже не придет и, одолеваемая тяжелыми мыслями, поплелась в свои апартаменты.
Мне никогда не вырваться отсюда. Я останусь здесь навсегда.
ГЛАВА 9
Я вошла в прихожую и села прямо на пол, перед огромным, в человеческий рост, зеркалом в черной прямоугольной раме. Посмотрелась в него.
Интересно, оно показывает все так, как есть? Ничего не приукрашивает и не уродует?
Я увидела свое похудевшее лицо с темными кругами под глазами. Да. Недешево дается мне возможность обладания семикомнатной квартирой в центре.
Семикомнатной? Я что-то не могу припомнить седьмой комнаты, их только шесть. Может, прихожая тоже считается комнатой? Она такая огромная… Впрочем, мне хватило бы одной спальни.
Хотя какая теперь разница?
Мне хватило бы одной спальни, если бы эта квартира не вытягивала душу из тела.
А точно ли она в центре? Об этом центре вообще никто слыхом не слыхивал. А Света что-то болтала про какой-то мост…
Я сделала вывод, что вообще не знаю, где нахожусь.
Мне не нужна эта квартира. Мне здесь плохо. Она сосет из меня жизнь.
Тяжелым шагом, не раздеваясь — к чему раздеваться?.. — я поднялась в спальню. Раскрытый, наполовину собранный баул стоял посреди комнаты. Я стала кидать туда оставшиеся вещи. Сейчас возьму его, выйду из дома и пойду на остановку. Еще немного, на грани последней надежды, подожду трамвай. А если он не придет, поймаю такси — они время от времени курсируют вдоль дороги. Собравшись, я потащила баул по лестнице. Приволокла его к двери. В последний раз окинула взглядом квартиру — просторную прихожую, массивные двери,
Прощай, наследство!
Зря я выкинула папу с балкона. Висел бы себе на стене в гостиной…
Держа баул в одной руке, другой я взялась за ручку двери, но неожиданно она распахнулась снаружи, и от неожиданного толчка я отлетела в сторону.
За дверью стоял Павел Иванович Корсаков.
— Извините, что без приглашения, — учтиво произнес он, протискиваясь в дверь, загороженную баулом, — но дела прежде всего.
По квартире моментально разнесся пряный запах его одеколона.
Невзирая на меня, сидящую на паркете посреди прихожей, он чинно прошел к вешалке, снял головной убор и повесил его на оленьи рога.
Плащ, как и в первое свое посещение, снимать не стал.
— Мерзну все время, — ответил он на мой невысказанный вопрос. — Позволите?..
Вот черт его принес!..
Он исподлобья взглянул на меня.
— Вы не пробовали следить за своими мыслями, фройлейн Марта? — со скрытой злобой спросил он. — Мысль способна созидать и разрушать.
Но мне было не до его философских взглядов.
Я во все глаза уставилась на большой плоский предмет, который он держал подмышкой.
ЭТО БЫЛ ПОРТРЕТ МОЕГО ОТЦА!
Он меж тем мягко продолжал:
— Давайте-ка пройдем в гостиную и поговорим.
Я, не произнося ни слова, медленно поднялась с пола, отодвинула в сторону баул и заперла дверь.
— Давайте вашу куртку, дражайшая фройлейн, — добродушно завел Корсаков, — вы уж, поди, отвыкли от должного обращения? Скажите, когда за вами в последний раз ухаживал мужчина?..
И впрямь, не припомню, когда мужчина именно «ухаживал».
Зато прекрасно помню, когда мужчина, развалившись на диване с пультом от телевизора, требовал немедленно откупорить ему пиво.
Я сняла куртку и сунула ему.
— А все потому, что нынешнее поколение… А-а! — вдруг заверещал он, и куртка полетела на пол.
— Что это с вами? — очнулась я от ступора.
Он затряс рукой, время от времени дуя на нее.
Я, ничего не понимая, воззрилась на него.
— Ну что стоишь, как истукан?! Поднимай свое барахло и встречай гостя! — прошипел он, не переставая дуть на руку.
Я подняла куртку с пола и молча повесила на вешалку, покосившись на портрет.
— Удивляюсь вам, Марта Вильгельмовна… — вернулся опять к высокому стилю непрошеный гость по пути в гостиную.
Меня вдруг впервые покоробило это обращение.
— Называйте меня просто Марта.
— Вас это раздражает?
Я не знала, что ему ответить.
— Сделайте исключение ради меня. Позвольте вас так называть.
Ладно, черт с ним, пусть называет, как хочет. Сейчас он выскажется и пускай катится ко всем…
Я не успела закончить мысль; к горлу вдруг подкатил ком, и я чуть не выплеснула последнее слово вместе с блевотиной, хлынувшей из меня потоком.
— Ай-ай-ай! А я ведь предупреждал: следите за своими мыслями!