Завещание с простыми условиями
Шрифт:
Выбрав сумочку в тон туфель, я завершила свой образ легким и необычайно шелковистым на ощупь полупальто-трапецией из редкого и очень дорогого белого каракуля тончайшей выделки и белыми кожаными сапожками.
— Вы высказали пожелание относительно маникюра и прически. В таком случае вы можете оставить покупки в магазине до четверга, — прощебетала белокурая девушка. — В любое удобное время вам полностью поменяют имидж…
Купленные мною вещи заботливо упаковали.
Я бросила взгляд на свои ботинки, сумку и куртку.
И внезапно
Через полтора часа из салона Иды Крупиньской вышла девушка в коротком алом платье из тонкой шерсти с укороченными рукавами и воротом лодочкой, прозрачных черных колготках вместо потрепанных джинсов и длинных черных, облегающих икру, сапогах из нежнейшей замши. Сверху на мне было приталенное замшевое пальто чуть выше колен, а в руках — изысканная небольшая сумочка. Тонкие лайковые перчатки пришли на смену старым вязаным, зашитым на указательном пальце. Душистые волосы были красиво уложены, ухоженные ногти сияли перламутром теплого оттенка, а довершал образ в меру яркий стильный макияж.
И очень уместно в данном случае смотрелся скромный золотой комплект с рубинами — серьги и перстень. Браслет я предпочла оставить дома, до примирения с Дугановым и похода в кафе или на выставку.
Такая девушка не должна ездить на троллейбусе. Она поедет на такси.
Я поймала проезжающую машину.
— Ленинградский бульвар, 119, - назвала я адрес Ивана Гуселапова.
— Это на другой стороне моста, — бесцветным, как эхо, голосом, словно сам себе сказал водитель и тронулся с места.
Я была настолько погружена в собственную резкую перемену, что пропустила эти слова мимо ушей.
Увидав меня на пороге, Иван Гуселапов остолбенел.
— Мы договаривались об интервью… — напомнила я, видя, как он обалдело хлопает глазами.
— Я… я, вроде бы, договаривался с Мартой Печатниковой, корреспондентом «Живого слова»… — обрел, наконец, способность к речи актер года. И вдруг, пристально в меня вглядевшись, воскликнул: — Марта?.. Вы?!.
Я скромно кивнула.
— Ну и дела! Как вы преобразились! Настоящая светская львица из высшего общества! Вас прямо хоть сейчас на вручение премии «Оскар», на красную ковровую дорожку… Кто бы мог подумать, такая замарашка, и вдруг…
Через час, с записью интервью, перемежаемым россыпью комплиментов, я вышла от Гуселапова и отправилась на остановку, чтобы поехать в редакцию. Сердце снова тяжело заныло от вчерашней ссоры с Сашей.
В задумчивости я остановилась на переходе, ожидая зеленого света.
Надо ему позвонить и попросить прощения. Зажегся зеленый, и я непривычно засеменила на каблуках через дорогу, на ходу доставая из изящной сумочки видавший виды телефон. Как обычно, не помню, куда его сунула… Роясь в сумке, я слегка замешкалась; в это время зеленый огонек предупредительно замигал и сменился на красный.
— Эй, ты че, заснула, что ли, овца,
Ну, чем не жених? — говорила в таких случаях моя бывшая однокурсница Аня.
— Вырядятся и прут на красный, шалавы… — довершил «жених» яркое и лаконичное выступление, потом яростно потряс кулачищем, сверкнув огромной золотой печаткой, и, дав газу, чуть не сшиб меня у края тротуара.
Я резво прыгнула через бордюр. Н-да…
Сотовый в руке завибрировал и разразился песней певицы Пелагеи.
Это Саша! От нахлынувшего волнения даже в горле слегка пересохло.
Я медленно поднесла трубку к уху.
Сейчас я его услышу.
— Алло…
— Марта? — послышался долгожданный голос. — Как настроение? Сегодня получше? Прости, пожалуйста, я вчера тебя, наверно, обидел своими занудными высказываниями о портрете…
Вспомнив свое вчерашнее хамское поведение, я покраснела. Хорошо, что он этого не видит!..
— Здравствуй, Саша… — Голос предательски дрогнул. — Это я должна извиниться перед тобой. Я… на меня что-то нашло, я была сама не своя. Прости меня, пожалуйста…
— Ну что ж, будем считать, что инцидент исчерпан! — весело сообщил Дуганов. — Как насчет того, чтобы прогуляться вечерком?
— Положительно, — я едва не подпрыгнула от радости.
— Тогда в пять я у тебя в редакции.
— ОК.
Сашка отсоединился.
Я закружилась на месте, подставляя лицо нежаркому осеннему солнцу. На какое-то мгновение мне показалось, что на улице стоит теплая ранняя весна.
А на проспекте Касаткина никогда не бывает солнца.
Там всегда промозглый сумрак, ветер и холодный дождь…
Потому что…
Не дав мне закончить раздумья, подъехал 34-й автобус, и я впрыгнула в него и поехала на Колокольную улицу.
Когда я отворила дверь редакции и тихонько просочилась внутрь, меня поначалу никто не заметил. Миронов был погружен в какую-то политическую статью, Вереницын, отвернувшись к окну, что-то бормотал в трубку мобильного, Мигунова и Александрова сидели рядком и говорили ладком. Они склонили друг к другу аккуратно причесанные головки, а на столе перед ними стояли две чашечки чая.
— …Мне муж обещал к зиме подарить пуховичок с капюшончиком. Он стоит в «Cosmo» шесть тысяч! — донесся до моего слуха высокомерный голосок Мигуновой. — И сумочку из прессованной кожи…
Я сделала пару шагов к своему столу, и тут Глеб Вереницын, завершив разговор, обернулся и увидел меня. Секунды три он молча взирал на мою персону, узнавая, потом глаза его начали расширяться и, наконец, чуть не вылезли из орбит.
— Марта! — шепотом воскликнул он. — Это ты?! Что это с тобой?!
Девицы, услыхав из уст Вереницына, что со мной что-то не то, не прекращая беседы, медленно развернулись в мою сторону, ожидая, вероятно, увидеть меня с загипсованной ногой или с черной повязкой на одном глазу.