Завещание Якова Брюса
Шрифт:
В любое другое время Гриша возмутился бы, но сейчас он понимал, что слишком слаб, чтобы ясно мыслить и обязательно проиграет, потому промолчал, лишь глаза упрямо сверкнули.
— Гришенька, — Евдокия Андреевна ахнула, выныривая из-за своего платка. — У тебя глаза опять синие! Петр Григорьевич, глянь, счастье то какое!
Она подлетела к сыну и все-таки повисла на шее. Отец недоверчиво смотрел на наследника.
— Значит ли сие, что ты все-таки оставил богомерзкое занятие в зверя перекидываться? — поинтересовался
— Нет, — почти выдохнул Григорий, стараясь не морщится от боли. В порыве радости мать умудрилась задеть больное ребро и растревожить рану.
Под сочувствующим взглядом друга, Белов решительно вырвался из удушающих родительских объятий.
— Намерения мои неизменны, — коротко проинформировал он отца.
Евдокия Андреевна снова ахнула.
— Вот что Гриша, я долго терпел, но более не буду., — непререкаемым тоном произнес Белов-старший, явственно скрипнув зубами от такого своеволия сына. — Сегодня же подашь прошение об отставке и уедешь в имение!
— Нет, — Григорий тряхнул головой, пытаясь разогнать туман, то и дело застилавший глаза. — Службу я не оставлю, да и с вами никуда не поеду.
— Вот, значит как? — Петр Григорьевич помрачнел еще больше. — Против воли родительской идешь?
— Я государыне на верность не для того присягал, чтобы по прихоти родительской клятву рушить!
— Ах ты щенок! — прогремел Петр Григорьевич, делая шаг к сыну и замахиваясь.
— Перестаньте! — воскликнула Настя. — Он же ранен! И ехать Григорию никуда нельзя!
Две пары глаз с неприязнью взглянули на девушку. Анна Михайловна натянуто улыбнулась:
— Невежливо получилось, мы все говорим, а тут… Позвольте представить вам Анастасию Збышеву. Настенька, перед тобой — родители твоего жениха. С Евдокией Андреевной ты уже знакома. А вот Петра Григорьевича, полагаю, видишь впервые.
При слове «жених» чета Беловых помрачнели еще больше. Под их тяжелыми взглядами Настя присела в реверансе и тут же выпрямилась, стараясь казаться спокойной.
Евдокия Андреевна вновь с всхлипами уткнулась в платок, а вот Петр Григорьевич внимательно рассматривал нежеланную невесту сына, точно экспонат, выставленный для всеобщего обозрения.
Григорий дернулся стать рядом, но Анна Михайловна сделала знак, останавливая преображенца. Взгляд Петра Григорьевича становился все более неприязненным.
— Збышева, значит, — процедил мужчина, сквозь зубы. — Невеста… Без роду, без племени… Государыня не могла придумать более нелепой шутки.
— Это не шутка, — голос Григория звучал предостерегающе.
Отец смерил его неприязненным взглядом.
— Молчи уж! Доигрался… набегался по фрейлинским комнатам! Тебе Трубецкую сватали… Долгорукую… а ты…
— Гриша, молю, одумайся, — вмешалась Евдокия Андреевна. — Ты же девкой своей отца позоришь!
— Извольте выбирать выражения, когда говорите
— А что выбирать? Для таких как она выражения одни! — фыркнул Петр Григорьевич.
— Да неужели? — прошипел Григорий, окончательно разозлившись.
Черты его лица начали меняться, сквозь них проступала оскаленная морда зверя.
— Гриша! — Настя схватила жениха за руку, пытаясь удержать. — Это же твой отец!
Волк клацнул зубами, вновь уступая место человеку. Петр Григорьевич мрачно посмотрел на наследника.
— Гришка, не балуй! — процедил старший Белов. — Ты меня знаешь! Посему лучше собирайся, да оденься приличнее, нечего рубахой точно в бане сверкать!
Преображенец скривился.
— Я же сказал, что никуда не поеду, — весомо произнес он. — Я вам, батюшка, не дитя малое, решения мои окончательные! И не смейте более челобитные государыне носить! Без толку они!
Два взгляда схлестнулись. Григорий сдерживался как мог. Волк внутри вновь бесновался, желая сражаться и доказать свое превосходство перед старым вожаком. Петр Григорьевич отвел взгляд первым.
— Ежели желаешь, то будь по-твоему, — холодно сказал он и мрачно добавил. — Живи, как хочешь. Только с этой минуты ты перестанешь быть моим сыном.
Евдокия Андреевна ахнула, запричитала и вновь уткнулась в свой кружевной платок., всхлипывая больше прежнего.
Преображенец молчал, лишь играющие на щеках желваки выдавали его волнение. Ссора вдруг показалась глупой, надуманной, но отступать было поздно, потому Григорий лишь стоял и мрачно смотрел на отца.
Так и не дождавшись ответа, тот резко повернулся и вышел из комнаты, предоставив жене действовать на свое усмотрение.
— Гриша, — Евдокия Андреевна вновь подошла к сыну, — Христом Богом молю, одумайся, пойди, повинись отцу! Он простит…
— Он простит, я не прощу, — отозвался преображенец.
Он решительно отстранился от матери и отошел к разбитому окну. Стекла хрустели под подошвами сапог. Евдокия Андреевна растерянно оглянулась, потом с ненавистью взглянула на Настю, перевела взгляд на хозяйку дома.
— Околдовали. Ведьмы. Ненавижу вас! Ненавижу всех вас! — прошипела женщина, повернулась и буквально выбежала вслед за мужем.
После её ухода в комнате повисло тяжело молчание, нарушавшееся лишь звяканьем серебряной ложечки о чашку: Анна Михайловна все помешивала остывший чай. Ведьма выглядела скорее задумчивой, нежели расстроенной.
Сама Настя стояла, потупив взгляд, её щеки были просто пунцовыми. Вся эта сцена была слишком тягостна для нее. Девушка ощутила, что безумно устала. Стены дома давили, и она вдруг пожалела, что переехала к Бутурлиным. Впрочем, так же Настя сейчас жалела и о своем приезде в Питерсбурх.