Завещание Якова Брюса
Шрифт:
— Но я не хочу! — попыталась возразить Настя, скорее из чистого упрямства, она все еще не понимала, кто и зачем привез её сюда.
— Эх, милая, кто ж тебя спрашивать будет, — махнула рукой старуха. — Тот, кто тебя привез, за тебя богатые дары посулил. А бежать отсюда некуда, скит наш в лесу стоит, звери вокруг дикие…
— А привез кто? — уцепилась девушка за эти слова. — Вы его видели?
— Да мужчина такой. Высокий. Седой весь… Одет богато, — старуха охотно делилась тем, что сама знала.
Видно, хотелось поговорить. Настя
Вспомнилась и встреча у фонтана, когда Белов-старший предлагал деньги, чтобы неугодная невеста сама отступилась от его сына. Болезненная слабость прошла, сменившись злостью.
— Ну, Петр Григорьевич, — прошипела Настя, сжимая кулаки, чтобы скрыть искрящие Силой пальцы.
Пытаясь обрести ясность мысли, девушка прошлась по комнате, затем выглянула из окна. На небольшом дворе, разбитом под огород, копошились монахини, напоминающие в своих черных одеяниях стайку грачей, а дальше, за высокой белой стеной виднелись темные сосны.
Это была тюрьма. Надежная, добротная тюрьма, в которой Настя вынуждена будет провести остаток своей жизни. Девушка прикусила губу, размышляя как лучше выбраться. Использовать Силу, чтобы просто выбить дверь было опасно. Наверняка, в монастыре хранятся обереги от ведьмовства. Мать Мария когда-то показывала подобные своей воспитаннице.
Но покоряться судьбе Настя тоже не собиралась. Монашество не привлекало её более, но старуха дала понять, что участь девушки решена, и её насильно заставят принять постриг. Коли это произойдет, путь в мир будет заказан. Никто, даже сама императрица не сможет отменить путь Божеский. Значит, придется бежать и немедленно.
Настя еще раз внимательно посмотрела на сосны, простирающиеся в темноту леса. Заблудиться в таком лесу очень просто, и даже если удастся вырваться, вряд ли Настя сама сможет найти дорогу в Питерсхофф. Хотя… привезли же её сюда в карете. Значит, дорога есть. Правда, ее и будут проверять в первую очередь.
Девушка бросила еще один взгляд на женские фигуры, облаченные в одинаковые одеяния. В голову пришла шальная мысль. Что если ускользнуть из комнаты и затаиться среди монахинь, работающих в огороде. За прополкой можно будет наклониться так, чтобы спрятать лицо, и вряд ли кому придет в голову, что беглянка там. Скорее, будут проверять ворота, да окрестные тропы.
А потом, в вечеру, когда шумиха немного уляжется, можно будет и за ворота выскользнуть. Дорогу, конечно, охранять будут, но ведь можно лесом вдоль нее пройти. Если что — в лесу и Силу использовать легче.
Еще раз обдумав свой план,
— Мы так и будет до утра сидеть?
— А тебе не сидится?
— Не сидится, — послушно кивнула Настя. — Что сидеть без толку? Я вышивать люблю… Дома покров богородице вышивала…
— Вышива-а-ать, — старуха задумалась. — Дело то благое, богоугодное.
Кряхтя, она встала, подошла к двери и определенным образом несколько раз стукнула массивным кольцом. Послышались неторопливые шаги, дверь скрипнула, и статная монахиня заглянула в комнату.
— Чего звала? — глубоко посаженные знакомы е ярко-голубые глаза с неприязнью смотрели на девушку.
Настя ахнула. Такие же глаза были и у её жениха. Всмотревшись, девушка заметила сходство монахини с Гришей, а еще больше с Софьей. Вспомнилось, что одна из дочерей Петра Григорьевича приняла постриг. Ольга, кажется, так её звали.
— Бушует? — тем временем вопрошала монахиня, подчеркнуто игнорируя саму Настю.
— Пяльцы просит. Вышивать, — пояснила старуха.
— Пяльцы? — вновь неприязненный взгляд. — вот еще! Ночь перед постригом в молитвах и раздумьях проводить надо!
— Так за вышиванием думается лучше, а покрова вышивать дело богоугодное, — пояснила девушка. — прошу, мать Ольга, не откажите в милости…
Голубые глаза сверкнули:
— Имя мое откуда знаешь?
— При дворе о вас сказывали, да и Софья Петровна упоминала… — Настя рискнула произнести имя старшей сестры Григория.
От волнения голос дрожал. При упоминании имени сестры, взгляд монахини чуть смягчился.
— А не обманываешь?
— Как можно? В божьем доме? — притворно ахнула девушка и умоляющие посмотрела на свою тюремщицу. — Пожалуйста, я ж дома одной из лучших золотошвеек была! Канителью шила, жемчугом речным… И время быстрее пройдет, мне все равно не уснуть… волнуюсь сильно…
Настя даже сложила ладони на груди и опустила голову, всем своим видом выражая покорность судьбе. Монахиня вздохнула.
— Чего теперь уж волноваться? — фыркнула она. — Раньше надо было думать, когда ты Гришку соблазняла, да замуж звала!
— Не звала я! — возразила Настя. — То государев приказ! Я потом, после свадьбы в монастырь хотела уйти, чтобы Григория под гнев государыни не подводить, а так… так даже лучше!
Она смело посмотрела на монахиню. Взгляд голубых глаз смягчился.
— Ладно, принесу, — пообещала та и вышла.
Вновь громыхнул засов. Настя подошла к окну, полностью обратившись в слух. Старуха вновь вернулась к часослову. Ее бормотание действовало девушке на нервы. Настя боялась, что пропустит звуки шагов и не успеет. Она то и дело посматривала на потолочную балку, гадая, насколько крепкой та окажется.
Наконец, по коридору вновь зазвучали шаги, дверь открылась и две послушницы внесли огромные пяльцы с натянутой на них тканью. Следом за ними шла монахиня, держа в руках корзинку с цветными нитками.