Завтра
Шрифт:
Но воспоминания кончаются, и всё это волшебное ощущение рассеивается. Леденеет на холодном утреннем ветру и исчезает вновь.
Китнисс ещё пару секунд вертит в руке тот самый камень, а потом вздыхает, словно чувствуя моё состояние, с размаху кидает обломок далеко в лес. Она оборачивается ко мне, грустно улыбается и жестом предлагает присоединиться к ней.
Сначала оторопеваю, в надежде всё ещё придерживаться мысленно установленной дистанции, но девушка сама кидает мне очередной заледеневший камушек, который я тут же принимаю. Она улыбается. Мне нравится видеть её в хорошем настроении. Ведь
========== 16. ==========
Спасибо – это слово, которое порой может значить нечто большее, чем просто «благодарность».
– Почему ты никогда не разговариваешь со мной?- непонимающе шепчу я, потому что говорить во весь голос никогда не получалось.
Её тёмные волосы кажутся почти чёрными по сравнению со всем тем, что окружает девушку: белое платье, заснеженная, словно накрытая одной большой простынёй, поляна, бледная кожа.
– Почти всегда молчишь, но всё понимаешь. Словно слышишь, но не можешь ответить.
На лице Китнисс появляется задумчивое выражение. Она ещё какое-то время стоит неподвижно, глядя в никуда, а потом вновь переводит на меня свои серые необыкновенные глаза. Я подаюсь немного вперёд, когда девушка уже раскрывает рот, чтобы ответить. Но вместо её знакомого голоса я слышу совершенно другой. Чужой и незнакомый.
– Пит,- говорит не она.
Я испуганно вздрагиваю, когда ощущаю невидимое прикосновение к своей руке.
– Пит, открой глаза.
– Ты слышишь меня?- спрашиваю я, обращаясь к Китнисс. Но она обречённо и молча смотрит на меня с каким-то сожалением.
– Ты слышишь меня?- эхом отзывается чужой голос.
Я так и не дожидаюсь ответа, потому что уже теряю связь со сном, вновь ощущая теплоту, находясь в собственном доме, а не на заснеженной поляне.
Нехотя раскрываю глаза и первое, что вижу – встревоженное лицо Сей. Видимо, вчера я так и заснул в гостиной.
– Простите.- Вот первое, что я говорю этой женщине. Не что она делает в моём доме в такую рань или не, почему вошла без разрешения и потревожила мой сон. Я и так уже всё понимаю.
– Я собиралась зайти к Китнисс, как это обычно делала по утрам, но услышала, что в твоём доме звонит телефон и что трубку никто не поднимает,- она мимоходом кивнула в сторону раскрытого окна. Я всегда оставлял его открытым на ночь.- Я не хотела тебя тревожить, честно,- шепчет женщина, снова переводя на меня свои голубые глаза. Хотя, их цвет скорее напоминает серый – словно выцветший за долгое время. Потускневший и потерявший былой оттенок.
Дряхлые, но такие заботливые руки Салли успокаивающе, скорее, для самой себя, гладят меня по спутанным волосам.
– Простите,- повторяю я.- Не хотел вас… напугать,- я вздыхаю, окончательно избавляясь ото сна.
Её необычные глаза метаются от угла к углу, словно женщина никак не хочет пересекаться со мной взглядом, или пытается скрыть что-то.
– Мне всё равно уже пора. Китнисс наверняка будет ждать,- сухо отзываюсь я, тем самым, своеобразным способом, спасая Сей. Конечно, слова прозвучали грубовато, но мне не хочется продолжать этот разговор. Ведь я уже знаю, какой будет следующий вопрос.
Никто кроме доктора Аврелия никогда не знал, что, а точнее кого, я вижу в своих самых страшных кошмарах. И этот сожалеющий и понимающий взгляд… Все только делали вид, что понимают и из-за этого я всегда злился. На самом же деле, никто кроме меня не мог и не может чувствовать такого же. И Китнисс. Даже Китнисс.
Поспешно поднимаюсь на ноги, отчего руки женщины беспомощно падают с моих плеч. Она рассеянно глядит на меня, но ничего не отвечает.
Молча кивает и тоже поднимается следом. Вид у Салли серьёзный и задумчивый, словно она мысленно решает какой-то трудный вопрос.
Пока мы без слов идём к выходу, я чувствую себя слегка неловко. Словно своей задумчивостью и отрешённостью Сей заглядывает мне прямо в душу.
В дверях женщина даже не задерживается. Довольно быстро преодолев ступени крыльца, она уверенным шагом идёт в сторону соседнего дома, даже не обернувшись.
– Салли,- зову я, отчего-то чувствуя себя виноватым. Она останавливается на полпути, оборачивается и торопливо дёргает вверх подбородком, как бы говоря: «Ну, что там у тебя?»
– Спасибо.
***
Китнисс недовольно морщит нос и зябко кутается в куртку, когда снова отряхивается от снега. Только какой в этом смысл? Всё равно белые хлопья, кажется, и не собираются переставать спускаться с небес на землю. С самого утра, без остановки, каждодневно.
Сегодня Китнисс вообще кажется мне слишком хмурой. Мы слегка не вписались в график, и теперь народу в Дистрикте попадается гораздо больше, чем обычно. Все торопятся по своим делам и, при этом, не упускают возможность бросить удивлённый взгляд на бывших символов восстания, мирно разгуливающих по Дистрикту. Наивные. Может быть, именно из-за этого день сразу и не задался.
Китнисс о чём-то задумывается, внимательно вглядываясь перед собой.
Я следую её примеру. Вдалеке виднеется главная площадь, на которой как никогда толпится много народу.
– Что там происходит?
Девушка, не отводя взгляда, внезапно начинает двигаться совершенно в другом направлении, при этом вынуждая и меня сделать пару шагов в сторону. Теперь вся площадь видна как на ладони. Там, как это бывало почти каждый год, горожане устанавливают огромную городскую ёлку – новогодний подарок из Капитолия. Приближается единственный день в году, когда каждый человек в Дистрикте двенадцать может быть действительно счастлив: без голода, с семьёй, а теперь ещё и без страха.
– Прим это всегда нравилось,- прерывисто вздыхает Китнисс. Чтобы удержаться от слёз, она упорно цепляется взглядом за каждого прошедшего жителя. Хотя теперь, чем дальше мы отходим от площади, тем меньше их встречается.
А я и забыл вовсе, что один из самых важных праздников в году уже топчется на пороге. Но это и не удивительно. Я любил этот день только потому, что мог больше времени проводить с отцом. Пекарня была закрыта, и он целый день посвящал нам. Мать, конечно же, была против. Она всегда была чем-то недовольна, но всё равно любила нас по своему, и мужу перечить не смела. Сейчас пекарни, как и отца – больше нет, и этот день уже не будет отличаться от всех прочих.