Завтра
Шрифт:
Надо же. Она и вправду спит гораздо лучше в моём присутствии.
Пытаясь сосредоточиться на её размеренном дыхании, я не замечаю, как и сам постепенно начинаю проваливаться в дремоту.
Девушка всё равно уже уснула. Поэтому я, наконец, отвечаю шёпотом:
– И тебе спокойной ночи, милая Китнисс.
***
До Нового года остаётся пара дней, когда внезапно Китнисс удосуживается вспомнить о существовании такового праздника.
Этим утром (буквально на следующий день) в уме я как раз прокручивал
– Привет. Что-то случилось?- как можно более спокойно спросил я, лихорадочно закрывая блокнот с записями.
– Привет,- вся её уверенность куда-то испарилась и Китнисс теперь уже замерла на месте, неуютно переминаясь с ноги на ногу.
Я выжидающе смотрел на неё, дабы готовый слушать продолжение.
– Ты не занят?- осторожно и как бы между прочим, поинтересовалась она.
Улыбнулся и качнул головой, уже и позабыв, когда последний в действительности был серьёзно занят каким-то делом.
Она одобряюще кивнула и теперь уже увереннее подошла ближе. Так и не удосужившись оповестить о своих глобальных намеченных планах, она просто привычно взяла меня за руку, вынуждая идти следом к прихожей.
– Тогда идём.
Сейчас уже в который раз задаюсь вопросом: зачем ей это понадобилось?
Захотелось почувствовать себя обычной? Пусть всего на одну праздничную ночь отвлечься от плохих мыслей? Собрать всех близких вместе? Не знаю, но в любом случаем мне это нравится.
В гостиной витает приятный запах лесной ели.
Я видел её – большую и нарядную только на главной площади. У нас же в доме на Новый год такой красоты никогда не было.
Китнисс развешивает гирлянды на стенах, я же халатно отношусь в своей обязанности – вместо того, чтобы украшать ёлку, с интересом разглядываю каждую, достанную из ящика, игрушку.
Удивительно, что Китнисс наизусть помнит историю появления в их доме каждой из них.
Смастерил отец, подарок Прим, доставлена из другого Дистрикта… не суть. Я отношусь к этим вещам с трепетом, потому что они важны для девушки.
Не знаю почему, но от приподнятого настроения Китнисс, в душе у меня тоже начинает теплеть в предвкушении праздника.
– Пит,- слегка неуверенно зовёт Китнисс, оборачиваясь через плечо в мою сторону.
– Да?- Её скованность меня настораживает, но я стараюсь не подавать виду и всё так же продолжаю вертеть очередную ёлочную игрушку в руке.
– Можно я, позвоню с твоего телефона, как-нибудь?- Она внимательно разглядывает собственные ладони, как будто говорит с ними, а не со мной.
Я замираю, впоследствии догадываясь, зачем ей это понадобилось.
– Хочешь позвонить маме?
Но ответ мне уже не нужен.
Волей неволей опять вспоминаю свой кошмар, который теперь видится мне почти каждую ночь.
Глядя Китнисс такую: чуть смущающуюся от моего пристального взгляда, с длинной косой, выбившиеся пряди из которой, хочется заправить ей за ушко, с полуулыбкой на губах и, с надеждой выжидающими моего ответа, серыми глазами,- понимаю, что не могу расстаться с этой девушкой.
Но с другой стороны миссис Эвердин всё ещё является её матерью – последним родным человеком, в котором так нуждается Китнисс. И я не должен лишать девушку всего-навсего простого разговора с ней.
– Ладно… Ладно, хорошо. В любое время, ты же знаешь.- Я сонно и устало тру уголок глаза, отвечая ей вымученной улыбкой.
Китнисс сияет в ответ.
– Значит, я могу звонить кому угодно?
Непонимающе киваю, пожимая плечами. Речь идёт о вещах само сбой разумеющихся. Я что могу ставить ей какие-то запреты?
***
Хотя поставил, если бы смог…
– Нет, вряд ли получится,- отзывается Китнисс из соседней комнаты.
Я сижу, нервно постукивая ладонью по коленке. Только не оборачиваться. Не смотреть на неё.
Лучше бы не звонила. Лучше бы и я в конец перерезал этот телефонный провод.
Хотя, что толку? Девушка бы спокойно сделала звонок от Хеймитча. Это даже менее проблематично – ментор бы вряд ли даже заметил.
– Правда, не стоит, Гейл.
С мамой она уже поговорила, а вот от одного упоминания этого имени во мне начинает закипать злость, даже не смотря на то, что девушка разговаривает со своим далёким другом довольно холодно и нерешительно. Она ведь так до сих пор и не знает, кто является настоящим виновником в смерти её родной сестры.
А за что я так к нему отношусь? Ведь в тринадцатом лучший друг и «кузен» Китнисс не делал мне ничего плохого. Напротив, старался помочь, редкими вечерами навещая в больничной палате и разрешая задавать столько вопросов, сколько понадобится для того, чтобы хоть немного просветить мою воспалённую память. Но я всегда знал, что делает он это не из жалости, а лишь для неё.
Теперь уже не приступы, а мысли подгоняют мне воспоминания того дня. Его высекли на площади, и впервые моё сострадание к людям дало брешь. Мне было жаль Китнисс. Не его.
Даже их поцелуй я помню как сейчас, и недоброжелательные чувства теперь принадлежат мне. Они не выбраны из воспоминаний, зато ощущаются гораздо острее.
В который раз я понимаю, что не хочу, не могу потерять Китнисс, хотя после всего, что случилось со мной в Капитолии, даже думать об этом не должен. Да, я мечтал её убить пару недель назад! Ненавидел всеми фибрами души в Капитолии. О чём тут вообще может идти речь? На какую привязанность всё время ссылаюсь? Я потерял доверие к ней, а она ко мне с самого моего приезда в тринадцатый.