Завтрашний ветер

Евтушенко Евгений Александрович

ступными. Но многие французы успели отвыкнуть

от того, что можно читать стихи и понимать их...

Я задал несколько щепетильный вопрос:

— Когда-то, приехав в Париж, я пытался найти

характеры, похожие на Атоса, Портоса, Арамиса,

д'Артаньяна, и не нашел их к своему глубокому ра-

зочарованию. Может быть, мне просто не повезло?

А может быть,, эти характеры были всего лишь ро-

мантизированы автором?

Турнье

не обиделся на мой «подвох».

— Конечно, были романтизированы. Но не надо

забывать и другого. После трагедии французской ре-

волюции, лет 150 назад, начали процветать не уни-

кальные характеры, а буржуа. Однако это не озна-

чает, что вся Франция только из них и состоит. Ха-

рактеры все-таки не исчезли. Когда мы заседаем в

Гонкуровской академии, нас десять человек, и у каж-

дого свое лицо. Надо сказать еще и о том, что ни

один из людей не существует сам по себе, отдельно

от взаимоотношений с другими людьми. Все мы рас-

крываемся только во взаимосцеплении друг с другом.

Писатель еще раскрывается во взаимоотношениях с

бумагой, со своими собственными героями. Именно

таковы лучшие, на мой взгляд, сегодняшние прозаи-

ки — Маргерит Юрсенар, Альбер Коан, Жан Мари

Ле Клезио, Патрик Модиано.

— Правда ли. что вы единственный во Франции

серьезный автор бестселлеров?

— Не совсем... Самый серьезный «бестселлерный»

писатель — Эрве Вазен. Обычно его романы прода-

ются по 400—500 тысяч экземпляров, а это для серь-

езной французской литературы — рекорд. У меня в

среднем продается по 150 тысяч экземпляров, что

тоже много на сегодняшнем фоне. Исключение —

«Пятница». Кажется, было распродано 400 тысяч.

— Когда-то Франция была центром мировой ли-

тературы. Как вы думаете, не утрачивается ли се-

годня ее былой литературный престиж? — осторож-

но спросил я.

По он ответил сразу:

— Возможно... Потом была Россия Толстого,

Достоевского, Чехова... Сейчас, я думаю, центр ми-

ровой литературы — это Латинская Америка. По-

мимо Маркеса, там много крупных писателей. Но

по образованию я германист и поэтому лучше все-

го знаю немецкую литературу, особенно философию.

Я когда-то изучал немецкую философию: Гегели,

Фихте, Канта, Шеллинга, Хайдеггера. Думаю, что

девять десятых философии Сартра почерпнуто имен-

но из немецкой философии.

— Можете ли вы вспомнить какую-нибудь фра-

зу, в которой афористически была бы выражена вся

суть его философии?

—

Нелегкая задача, — поправил очки Турнье. —

Впрочем, попробую... Ну, скажем, вот эта: «Чело-

век есть не то, что он есть, а то, что он делает».

— Мне эта фраза кажется очевидной, не требу-

ющей доказательств.

— Правда иногда тоже бывает очевидной, но ее

все-таки приходится доказывать... Сартр никогда не

хотел казаться «святым», в отличие от многих по-

средственных писателей, но в чем-то он был святым.

От Нобелевской премии отказался искренне, а не из

тактических соображений. Не получал полной суммы

гонораров, а только определенную скромную ежеме-

сячную сумму из кассы издательства. Он хотел чув-

ствовать себя в положении служащего, получающе-

го обыкновенную зарплату.

...Я вернулся в свое парижское пристанище,

включил телевизор и стал смотреть продолжение

дискуссии двух кандидатов. Дискуссия впрямую не

касалась проблем духовности, а была всецело по-

священа насущным социальным проблемам — без-

работице, заработной плате, социальному обеспече-

нию, ценам на продукты и товары потребления. Но

ведь между развитием духовным и экономическим

есть прямая взаимосвязь, и если такая связь нару-

шается, то плохо и духу, и экономике. Признаюсь,

в дискуссии мне недоставало чего-то поднимаю-

щегося над прагматикой. Но многих зрителей, сидев-

ших в эти минуты у телевизоров, волновали прежде

всего эти острые вопросы жизни, и можно ли было

в этом кого-нибудь обвинить?

Улицы вечернего Парижа, вопреки моим ожида-

ниям, отнюдь не пустовали во время такой важной

для всей нации дискуссии. Некоторых эта дискуссия,

видимо, не слишком интересовала. Люди сидели в

кафе, барах, и молодые парочки гуляли в обнимку

по улицам вечного города, и клошары посасывали из

горлышек бутылок винцо, привалившись к решет-

кам какого-нибудь ювелирного магазина. А турист-

ский Париж жил жизнью, совсем далекой от мыс-

лей Мишеля Турнье, от моих мыслей, от мыслей

этих французов, сидевших у экранов телевизоров.

И в кабаре «Шехерезада», описанном Эрихом Мария

Ремарком в «Триумфальной арке», подгулявший те-

хасский скотопромышленник бил хрустальные рюмки,

изображая из себя русского купца из американских

«клюквенных» фильмов.

2

Я всегда любил и люблю кино. Одно из самых