Завтрашний ветер

Евтушенко Евгений Александрович

тания, тайная цель которого — лишь подчинение.

Насилуемые даже культурой — это всего лишь на-

силуемые. Да разве это культура — смакование, по-

глаживание древностей? Разве можно ставить все

древности мира выше сегодняшних человеческих

страданий? Страдания — это самые вечные челове-

ческие древности, ценней которых нет ничего. Непо-

нимающий собственного ребенка уже этим некуль-

турен, какие бы «гонорис каусы» ни висели в золо-

ченых

рамах на его стенах. Жизнь героя Саррот

пуста, хотя он старается ее загромоздить раритета-

ми. Издерганный мазохизм его постоянных мыслей

о смехе детей невольно превращается для него в

один из лелеемых фетишей. О чем он будет ду-

мать, бедняга, если они вдруг перестанут смеяться

над ним? Он нуждается в их смехе, чтобы любить

самого себя, страдающего, униженного, оскорбленного.

Любому эгоизму необходим чей-то другой эго-

изм, чтобы в борьбе с ним ценить себя еще больше.

В 1845 году Герцен писал в «Письмах об изу-

чении природы»: «Из поколения в поколение пере-

даются схоластические определения, разделения, тер-

мины и сбивают чистый и прямой смысл начина-

ющего, закрывая ему надолго — часто навсегда —

возможность отделаться от них».

Значение романа Натали Саррот в том, что она

выносит приговор схоластике воспитания. Такая

схоластика — лишь самозащита внутренней пустоты,

когда отцам нечего преподать детям за исключением

банальностей, от которых тошнит детей. Тогда дети

переходят к своей самозащите — к смеху. Эта са-

мозащита может стать самоубийственной, если смех

из невинного станет злорадным, циничным. Тогда,

смеясь над собственными нравственно обанкротив-

270

ншмися отцами, дети станут похожими на них, даже

если эта похожесть будет скрыта под кажущейся

наоборотностью.

На обратном пути я зашел на большую выстав-

ку Модильяни, где висели его прекрасные портре-

ты женщин с удлиненными думающими лицами.

Портрета Ахматовой здесь не было, но он как бы

прорисовывался на стене. Я думал о судьбе заме-

чательных женщин в искусстве, одна из которых —

Натали Саррот.

А потом черт меня занес на американский бое-

вик «Пульсация» режиссера Пальма, где пришлось

хлебнуть много, как говорят американцы, «кетчуп-

ной крови». Но из медицинского интереса я не ушел

на половине и честно досмотрел фильм до конца.

Вот его сюжет: женщина моется под душем. Тут

сквозь потолок на нее обрушивается насильник.

Дальнейшее сводится к бесконечным вариациям на

тему секса, извращений,

патологических состояний ду-

ха и тела. В конце концов героиню убивают. В фина-

ле под тем же душем моется уже другая женщина.

Не думаю, что Натали Саррот полностью пра-

ва, говоря о том, что вкус не воспитывается. Если

бы с детского возраста ее пичкали только такими

фильмами и подобными книгами, то разве доста-

точно было бы врожденного вкуса, чтобы стать та-

кой личностью и такой писательницей, какой она

стала? Чьи-то добрые руки ввели ее в прекрасный

мир классической русской и французской литерату-

ры. Но ведь не всем в мире попадаются такие доб-

рые руки. Сложен этот вечный город Париж, в кото-

ром поскрипывает тонкое, умное перо Натали Сар-

рот, а за углом показывают патологически бездар-

ный фильм. Нравственность не имеет права быть

пассивной, когда безнравственность так воинствую-

ще агрессивна. И может быть, наспех замытое, но

не стертое до конца пятно крови на асфальте перед

моим парижским окном у бара, где ночью кого-то

убили,— это результат одного из таких фильмов?

Вот о чем я думал на следующее утро, проходя

мимо этого пятна. А рядом по тротуару шли пари-

жане к своим избирательным участкам. И может

271

быть, многие из них думали о других таких же за-

мытых или потенциальных пятнах, когда проголосо-

вали за перемены.

з

Голосование было тихим, я. бы даже сказал,

чинным. Избирательные участки находились в шко-

лах, в районных магистратах, и около входов с без-

участным видом спокойно переговаривались друг с

другом свежевыбритые ажаны, вполглаза наблюдая

за порядком, которого, впрочем, никто не нарушал.

Бурные майские дни шестьдесят восьмого года ни-

чем не проплескивались в майские дни восемьдесят

первого. Незадолго до дня голосования Жискар

д'Эстен приезжал возложить венок к Вечному огню в

память Неизвестному солдату на Елисейских полях.

Одной из немногих ошибок президента, которые

признал он сам, была отмена празднования Дня

победы над фашистской Германией. Президент объ-

яснял отмену праздника желанием дружбы с ФРГ.

Но многие французы, участвовавшие в Сопротивле-

нии, задавали естественный вопрос: почему одно

противоречит другому? Ошибка была признана, но

запоздало.

Вечером, когда было объявлено о результатах

выборов, десятки тысяч людей собрались на площа-