Завтрашний взрыв
Шрифт:
— Да зачем же нам это надобно? Давай лучше, пока не поздно, свои животы спасать!
— Негоже к повелителю с пустыми руками идти. Я вижу, что ты молодец лихой да отчаянный. Давай-ка, пока нас черт знает где ищут, в Разрядный приказ проникнем да посмотрим, нет ли там какой поживы, коею мы можем поклониться повелителю, чтобы он нашу промашку простил, да еще бы и наградил!
— А давай, атаман! — шепотом воскликнул Лавр. — Эх, головушка моя бесшабашная! Всю-то жизнь на лихие дела меня тянет. Я ведь и водоносом-то в Кремль по случаю устроился, чтобы поживиться здесь кое-чем. Оттого
— Погоди, Лавр, как-нибудь потом расскажешь, — шепотом прервал его неуместные излияния Кудеяр. — Давай веди к оконцу!
Они осторожно выбрались из дровяника, огляделись и стремительным рывком заскочили за его заднюю стену. Лавр указал на небольшое окошечко в белой каменной стене, почти примыкавшей к дровянику. Окошечко находилось на высоте человеческого роста и было закрыто железной ставней с большим навесным замком.
— Как замок-то открыть?
— Да ерунда, он сроду заперт не был! Мне ж истопники были первые друзья, я им частенько помогал дрова-то таскать, а они мне — воду.
С этими словами Лавр подошел к замку и действительно снял его без всякого ключа, просто раскрыв дужку.
— Давай вперед, а я — за тобой! — приказал ему Кудеяр.
Они с трудом протиснулись через узкий лаз, по которому в зимнюю пору подавали в палаты вязанки дров, и очутились в дровяном чулане. Некоторое время диверсанты сидели в полной темноте, напряженно прислушиваясь. В здании стояла полная тишина. Потом послышались равномерные твердые шаги. Так мог идти только часовой. По-видимому, он охранял пустующее помещение приказа. И впрямь, вскоре раздался характерный стук об пол то ли приклада пищали, то ли древка секиры. Через некоторое время шаги зазвучали вновь. На сей раз они удалялись. Часовой, вероятно, дошел до границы вверенного ему участка, постоял, развернулся и отправился в противоположный конец.
— Почему ж так тихо? Где бояре, дьяки и подьячие? — прошептал на ухо Лавру атаман.
— А кто ж их ведает? — так же тихо ответил тот. — Наверное, разбежались да затаились в подземельях кремлевских.
— Тебе знакомо расположение комнат? Где тут что?
— Знаю лишь те, где печные топки. Да еще умывальню боярскую, в которую воду таскал, и отхожее место, в котором горшок для бояр. Горшок-то я не выносил, для того золотарь есть, а я лишь рядом ставил шайку с водой для споласкивания! — с гордостью сообщил Лавр.
— Да погоди ты про горшок, — нетерпеливо перебил его Кудеяр. — Кто сидел в тех комнатах, в которых топки печные?
— Известно кто: подьячие! К дьякам и боярам, небось, топку не выведут, к ним в палаты печи чистыми боками пристраивают.
— И где же комната подьячих?
— А вот как раз напротив, через проход. Я из этой комнаты однажды соболью шапку стащил. У гонца какого-то. Они как донесение привезенное боярам отдадут, так у подьячих в комнатенке ответа и дожидаются, на лавке. Многие спят с устатку мертвым сном. Вот у одного шапка-то с головы и упала, а я дождался, когда подьячий куда-то выскочил, да и сложил шапку себе за пазуху. А грешили-то потом на истопников! — радостно хихикнул Лавр.
— Ну и болтлив же ты, братец! — с легкой досадой, но весьма мягко вновь одернул его Кудеяр, знавший, что даже самые смелые люди после миновавшей смертельной опасности частенько разряжаются посредством непрерывного потока слов. — Лучше скажи: сможешь сейчас в ту комнату пробраться да принести мне то, что найдешь на столах?
— Так там же нет ничего, окромя свитков да бумаг всяческих!
— Вот это и возьмешь. Только погоди чуток: сейчас часовой пройдет, повернет обратно, тогда и двинешься!
— Ты атаман, тебе видней, — охотно согласился Лавр. — А награда мне будет?
— Будет тебе награда, и немалая.
Вскоре Лавр неслышной тенью выскользнул из чулана. Кудеяр прильнул ухом к дощатой двери, пытаясь по доносящимся звукам понять, что происходит снаружи. Через несколько минут напряженного ожидания он услышал торопливые крадущиеся шаги. Дверь в чулан распахнулась, и в чулан ввалился тяжело дышащий Лавр.
— Ну? — нетерпеливо прошептал Кудеяр.
— Вот тебе и «ну»! — сбивчиво прохрипел Лавр. — Там гонец был.
— Какой гонец?
— Царский, вестимо! Нагрудник на нем алый, только весь обгорелый и разодранный. Видать, рано утром прискакал, да попал в пожар и давку, сквозь огонь и толпу в Кремль пробивался. Сейчас спит как убитый. Только шапки на нем не было! — с сожалением произнес достойный помощник резидента турецкой разведки.
У Кудеяра прямо-таки зачесались руки от желания придушить своего спасителя, чтобы больше не слышать его болтовни. Но он, естественно, сдержался, лишь спросил отрывисто:
— Бумаги принес?
— Да, вот, схватил, какие были, со стола.
Нащупав в темноте протянутые ему свитки, Кудеяр тщательно сложил их в поясную сумку и скомандовал:
— Все, полезли назад, в дровяник!
Когда они вновь очутились в дровянике, атаман велел Лавру собрать короткие веревки, во множестве висевшие на стенах и предназначенные для вязанок дров, а сам, подойдя к небольшому оконцу, принялся нетерпеливо просматривать украденные бумаги. Часть из них не представляла особого интереса, но, развернув один из свитков, Кудеяр едва удержался от радостного крика. Это была царская грамота московским воеводам, привезенная сегодня утром гонцом. Вернее, не сама грамота, а ее список, сделанный, по-видимому, подьячим для передачи в войска. Бегло прочитав содержание грамоты, Кудеяр понял, что за одно это Буслам-паша сможет простить ему многие неудачи. Он вновь свернул драгоценный список, бережно убрал его в сумку и принялся помогать Лавру связывать короткие веревки в одну длинную.
Разик в сопровождении Степы и пяти бойцов добежал до Тайницкой башни. Но там было все спокойно, если, конечно, не считать многочисленных беженцев, расположившихся большими группами прямо под стенами, под оградами кремлевских дворцов и в прочих местах. Переговорив с крепким караулом стрельцов, охранявших вход в башню, и предупредив их о возможном появлении двух злодеев с такими-то приметами, Разик приказал своим людям возвращаться к воротам. Сам он шел вслед за бойцами, чуть отстав от них, вместе со Степой, который осматривал всех встречных людей привычно цепким взглядом.