Заявление
Шрифт:
В третьем круге он уверенно и в хорошем темпе проехал свои две остановки и весь оставшийся маршрут завершил в спокойном, всесокрушающем темпе супермена. А на финишной прямой он позволил себе бурный бросок на контрольного преподавателя, стоявшего с зачеткой в руках.
— Видишь, какие у тебя возможности? — удовлетворенно сказал педагог, подписывая зачет. — Чтоб явился на институтскую олимпиаду через месяц. Я записываю.
Тогда шла борьба не на жизнь, а, можно сказать, на смерть, за массовость спорта. Так и говорилось в институте: «Все на борьбу за массовый спорт».
Тит понимал, что теперь ему
Через месяц пришла олимпиада. Соревновались все курсы. В Измайлове собрались сотни студентов из их института. Разумеется, все преподаватели кафедры физкультуры. Пришли наставники или иначе — общественные деканы курсов. Пришли члены парткома, комитета комсомола и профкома. Прибыли и представители официальных деканатов. Среди участников мелькало и несколько известных всей стране мастеров спорта.
Лидеры курса собрали на экстренное летучее собрание всех студентов, участвующих в соревновании. Выступил член комсомольского бюро, отвечающий за физкультурные успехи:
— Товарищи! В дни борьбы за массовость спорта мы выглядим весьма бледно. Вот так. У нас нет ни одного представителя по метанию копья, диска, и толканию ядра. Лучше плохо выполнить норму, чем не выставлять никого. Мы нигде, ни в одном виде не должны получить баранку, то есть нуль присутствия. Мы тут, товарищи, посовещались и решили так, ребята. У нас много народу записано на бег. Есть у нас на курсе и мастера спорта по бегу. Так что в беге мы выглядим хорошо. Даже слишком. Мы по всем видам спорта выглядим неплохо. Но если баранка будет по какому-нибудь виду — это будет плохой показатель массовости, и мы тут же откатимся на последние места. Мы сочли тебя, Титёк, снять с бега — без тебя хорошо пробегут, и кинуть тебя на наши три прорыва.
— Ну, мастера! — потерял свою невозмутимость Тит. — Я даже не видал никогда, как это делается.
— Ты не первый будешь. Мы договорились. Посмотришь, как люди делают. Смотри внимательно. Ты выйдешь в сектор за ними.
Коллектив поддержал. Дух коллективизма возобладал и в индивидуалистической душе Тита. Он послушно пошел смотреть, «как люди делают».
Оказалось, что копье надо держать не как ручку между большим и указательным пальцами — так он себе всегда представлял теоретически, читая книги про средневековье, а должно зажать его в кулаке, как он сейчас подглядел у современного копьеметателя.
Он кидал третьим. Кинул.
Судья сказал:
— Силен, парень. Женскую норму выполнил. Есть еще две попытки.
— А баранку не запишете?
— Какая баранка? Ты же вышел.
Все, и преподаватели, и судьи, и представители общественности и администрации, понимали, почему Тит появился в секторе метания копья, — всем хотелось массовости. Это-то и спасло Тита от насмешек и улюлюканья. Хотя дешевые остроты, связанные с именем, традиционно пару раз прозвучали.
Со всеобщего согласия представителей курса Тит отказался от повторных попыток и побежал знакомиться с работой дискоболов. Как правильно говорить — кидать, бросать, метать? — он не знал. Помогала общая культура. То, что такой вид спорта существует, он, пожалуй, узнал лишь благодаря
Первым запустил диск чемпион института и Москвы, мастер спорта. Диск летел красиво и далеко.
Вторым вышел тоже мастер спорта, который через пару-тройку лет после этой олимпиады станет медалистом Мельбурнских олимпийских игр по метанию диска.
Он тоже далеко и красиво метнул свой снаряд.
На этот раз Тит выполнил и мужскую норму. Воодушевленный, он решился на вторую попытку, но во второй раз диск почему-то летел не прямо, а кувыркался, как подбитый самолет.
— Жми еще разок, Титёк, — крикнул ему со смехом кто-то из болельщиков.
Ядро он толкнул спокойно. Одной попытки ему хватило.
Массовость спорта на их курсе была признана хорошей.
— Опять гол! Совсем я не вижу шайбы. Ты чему, Тит, улыбаешься?
— Ушел в воспоминания о своей молодости.
— Не очень тактично, наверное, при мне вспоминать молодость свою, а?
— О, милая Галина Васильевна! Это та молодость, когда ты еще была в детском саду!
— Не такая уж меж нами разница.
— Ну в первых классах.
Они опять оба замолчали, то ли вспоминая прошедшее, то ли задумавшись о действительно непредсказуемом будущем.
— Я вижу, Галя, этот вид покоя тебя нисколько не размягчил. Или, может, ты разочарована неинтеллигентным времяпрепровождением… Вернее, слишком интеллигентным.
— Что ты имеешь в виду?
— Сапиенти сат — разумному достаточно, как говорили в Древнем Риме.
— Не поняла.
— Ну, ладно. Скажи, а чем может кончиться эта бодяга с Заявлением?
— А шут его знает. Вообще никакого преступления не было. Вроде бы сделано все, как надо. Но кто ж его, — знает, как повернется. Отправят на экспертизу… Видно будет… Что напишут… Все нормально, но всего и не предусмотришь…
— А может, надо подсуетиться? Чтоб не было неожиданностей.
— А как?
— Найти какие-нибудь знакомства. Пусть хоть посмотрят добрым глазом. Не надо ничего делать, но просто чтоб не было лишнего зла. У меня, например, есть добрый знакомый, школьный товарищ мой, который, кстати, и должен был оперировать мою язву, но «скорая» отвезла к вам и, как видишь, слава богу.
— Кто это?
— Профессор Сеньков Сергей Мартынович. Знаешь такого?
— Еще бы! Он сейчас один из главных хирургов страны, как по существу, так и формально. Большой человек в нашем мире. Девочкин дядя хотел его привезти, но тот в отъезде где-то был.
— Давай съездим к нему, поговорим.
— Зачем? Что он может? Что это даст?
— Не знаю. Но не будь ребенком. Мы не знаем, действительно не знаем, — как и что повернется. Ты не для того явилась мне в этой жизни, чтоб я смотрел на тебя такую каменную и бесчувственную.
— Бесчувственную?!
— Не бесчувственная. Ты права. Скорее сверхчувствующая. Но я хочу совсем другой чувственности.
— Мы сегодня с тобой не заиграемся словами? Как пошло с самого начала, так и идет. Перекидываемся, перекидываемся словами, и каждый раз иной смысл ищем.