Зазеркальная Империя. Трилогия
Шрифт:
Не в силах противостоять гастрономическим соблазнам, Чебриков выгреб большую часть своих покупок на стол, сразу приобретший благодаря натюрморту, возникшему на нем, весьма импозантный вид, и, захлебываясь голодной слюной, приступил к священнодействию.
Когда физический голод был слегка приглушен и чувство самосохранения, выработанное годами службы, подсказало Петру Андреевичу, что на первый раз довольно насиловать свой желудок, отвыкший от такого изобилия, настала очередь утоления голода духовного, то есть книг, приобретенных, по сравнению с продуктами и инструментами, за сущие копейки.
Отпечатанную на той же дрянной серой бумаге, что и «Челябинский рабочий», «Историю СССР» Чебриков начал читать с середины, пролистав наскоро все, начиная с эпохи палеолита и по самый период правления
Расхождения начались с краткого упоминания о гибели в сороковых годах восемнадцатого столетия экспедиции Витуса Беринга, в знакомой с детства Петру Андреевичу истории не только выжившего, но и приведшего под скипетр императрицы изобильные всяческими богатствам и просторные Заокеанские Владения в Америке — Новую Россию, и тем снискавшего себе славу Колумба российского, воспетую гениальным Ломоносовым, и здесь, кстати, весьма уважаемым. Золотая лихорадка на обильных месторождениях бассейна реки Юкон вызвала настоящую миграцию европейских авантюристов через всю Сибирь, развившую этот край, остававшийся в этой России дикой и в большей части неосвоенной провинцией. Семилетняя война (в ходе которой здешняя Россия почему-то вернула Фридриху II Великому честно отвоеванную у того Восточную Пруссию), Война за независимость заокеанских владений Англии, французская революция и Наполеоновские войны отличались мало, но вот уже Революция 1848-1849 годов, охватившая здесь всю Европу, в России Чебрикова носила характер местных выступлений, никоим образом не способных привести к падению тронов и националистическому движению. Видимо, та же золотая лихорадка значительно снизила в Европе число прохиндеев и вольнодумцев, переместившихся вслед за благородным металлом в иную часть света. Далее пути двух Российских Империй расходились все дальше и дальше...
В 1867 году «потусторонний» император Александр II, как и в знакомом мире, носивший эпитет Освободитель, за гроши продал, практически подарил, Русскую Америку Северо-Американским Соединенным Штатам, вместо того чтобы прирастить Империю бесхозными тогда землями в нынешней Мексике и Южной Африке.
В этом мире Россия, за исключением Крымской войны, известной Чебрикову под названием Восточная, постоянно союзничала и с Великобританией, и с Францией, что привело ее в конце концов к столкновению с вечной союзницей (в мире Чебрикова) Германией в 1914 году, при правлении сына Александра III Николая, своей недальновидной политикой (в книге он вообще представал клиническим идиотом, слушающимся во всем свою супругу-немку, отличавшуюся истерическим складом характера, да какого-то полоумного «старца» Распутина) приведшего страну к революции 1905 года, названной буржуазной, и к окончательному краху в 1917-м.
Выяснил Петр Андреевич и личность загадочного лысоватого Ленина, портреты которого украшали здесь все и вся — от стен домов до денежных знаков. Оказывается, этот псевдоним принял симбирский дворянин, сын инспектора народных училищ и брат одного из участников заговора против жизни императора Александра III, ставший лидером одной из деструктивных «рабочих» партий, принявшей в качестве программы идеи немецкого экономиста Маркса и прочих мечтателей-утопистов. Воспользовавшись слабостью правящего императора, всеобщим разбродом умов, затяжной, малопопулярной в народе войной и некоторыми другими факторами типа кулуарной борьбы различных политико-экономических группировок за власть, большевики, как они сами себя называли (Чебриков как-то пропустил показавшуюся ему скучной историю их размежевания с меньшевиками, описанную в книге очень подробно), совершили переворот, вылившийся в многолетнюю гражданскую войну, истребление или изгнание из страны всей без исключений аристократии, причем даже той ее малой части, которая поддержала перемены, и почти всей интеллигенции, миллионы жертв среди ни в чем не повинных обывателей, разрушение частного предпринимательства, распад самой державы...
За скупыми бесстрастными строчками со страниц книги перед Петром Андреевичем вставали кровь и разрушение, варварски затаптываемая в грязь культура
Граф временами швырял книгу на стол и бегал из угла в угол, отказываясь верить в реальность фантастического бреда, преподносимого ему сухим канцелярским языком, но любопытство снова и снова пересиливало раздражение.
На смену шизофреническим экспериментам адептов мировой революции пришел трезвый расчет диктатора с удачным псевдонимом Сталин, заново начавшего собирание империи, возрождение промышленности, иерархических отношений в общества... Странно, но именно положительные для любой державы шаги в данной книге встречались в штыки, в противовес восторгам самоубийственными телодвижениями революционеров... И снова война, снова с Германией, со своей стороны пытавшейся возродиться в качестве великой державы после поражения в предыдущей войне, снова большая кровь, миллионы жертв, страна на грани гибели, возвышение заокеанских хищников, нагревших на этом адском костре агонизирующей старушки-Европы свои жадные руки...
Не выдержав всего этого абсурда, ротмистр с силой запустил ни в чем не повинной книгой в стену и рухнул за стол, до боли сжав руками виски. Неужели это не сон? Неужели его, графа Чебрикова, сына, внука и правнука русских дворян, не жалевших своей жизни ради Империи, самого не раз щедро окропившего своей «голубой» кровью ее славный путь, угораздило попасть именно в этот сумасшедший мир? Не к людоедам каким-нибудь с Соломоновых островов, не к непонятным гуманоидам с далеких звезд, не в загадочную, в конце концов, даль, туманно описываемую модными господами-литераторами, а именно в Россию, в родную страну, только уродливо вывернутую наизнанку, искаженную, словно в кривом зеркале из пошлого балагана.
Из ступора ротмистра вывел только запах горелого. Вода в кастрюльке на буржуйке выкипела вся, и картошка, естественно, пригорела. А-а, черт с ней, сойдет и такая...
Нарезая толстыми ломтями ноздреватый хлеб, серый и клейкий, ротмистр вспомнил о бутылке водки, купленной у пролетария, которого он теперь знал, как правильно назвать, и выставленной на холод. Слава тебе, Господи, и тебе спасибо, гегемон! Водка — вот лучшее из лекарств для страдающей русской души!
Через полчаса почти все горести и открытия минувших дней незаметно отодвинулись в какую-то легкую дымку, сделавшись полупрозрачными и совсем не-пугающими. Водка оказалась паршивой, гораздо хуже той «огненной воды», кукурузного самогона, называемого аборигенами «виски», который доводилось пивать за океаном, но забирала хорошо, отлично справляясь со своим основным предназначением, разом и оглушая, и стирая память.
Последнее, что Чебриков запомнил довольно четко, был давно ожидаемый, но сегодня все-таки состоявшийся визит здоровенного серо-черного пушистого кота, приметного наполовину отсутствующим левым ухом, с высоким процентом вероятности, того самого кошачьего Шаляпина, вернее, судя по вполне бандитскому виду, помеси великого российского оперного баса с Франсуа Вийоном — средневековым парижским поэтом-уголовником... Пушистый певец привидением возник на пороге чебриковской хибары, непонятно как отворив тугую дверь, когда водка уже подходила к концу. От предложенной «огненной влаги» абориген вежливо, но решительно отказался, молча разинув пасть с солидными клыками. Та же участь ждала и пирожки. Изо всей снеди по вкусу пришлась гостю только большая ложка сметаны, действительно великолепной, с галантными извинениями за неимением под рукой чистого блюдечка (да и вообще, за полным его неимением!) вываленная прямо на стол.
— Время на подготовку ответа истекло, господин Чебриков! Пожалуйте к столу.
Руки немного дрожат. Это от волнения, нормально. Вроде бы все записано, все события и даты расставлены правильно... Все равно страшновато.
— Ну что же вы, Петр Андреевич?
Эх, была не была! Чебриков поднимается из-за стола и по пологому пандусу между рядами скамей, позванивая шпорами, спускается вниз, к экзаменаторам.
— Ротмистр Чебриков, Петр Андреевич... граф.