Заживо погребенная
Шрифт:
— Ах! Папа! Папа! Ты ли это? Разве ты меня не узнаешь?
Майор невольно обернулся в ту сторону, откуда услышал этот голос, крик удивления вырвался из его груди, его лицо исказилось и страшное отчаяние выразилось на его лице.
Ребенок, плача и рыдая, протягивал к нему ручонки и повторял с выражением отчаяния и мольбы:
— Папа! Папа! Я — Ванда, узнай же меня! Возьми меня, я боюсь!
Он сделал движение, чтобы броситься к ребенку, но показались несколько человек, которые уже прицелились в него.
—
И, бросившись на вновь пришедших, он заставил их отступить; выпрыгнув из палатки, он добежал до обрыва, бросился вниз и, по-видимому, исчез в волнах реки.
— Папа! — крикнула в последний раз девочка, и в страшном нервном припадке упала на руки графини, которая была немой свидетельницей этой мгновенной и трогательной сцены.
— Неужели этот человек ее отец? О! Бедный ребенок! — воскликнула она, покрывая девочку поцелуями.
Всех бандитов перебили, ни один не остался в живых. Жером и его друзья как раз подоспели вовремя, чтобы спасти графиню от нападения хищников. Они взобрались на площадку с помощью приготовленных веревок с узлами, которые графиня спустила им, услыхав крик водяного ястреба.
ГЛАВА VIII
В американских степях борьба бывает всегда беспощадна. На этот раз, как и всегда, бой только тогда прекратился, когда ни одного противника не осталось в живых.
Один Майор спасся. Необходимо было непременно его схватить. Все бросились к реке, думая найти его разбившимся после отчаянного прыжка с обрыва. Но путешественники ошиблись.
Майор, воспользовавшись темнотой, не бросился вниз с обрыва, а только лег плашмя на край и, нащупав одну из веревок, по которым влезли товарищи Жерома, преблагополучно спустился вниз, не получив ни единой царапины.
Найдя там спутанных лошадей, оставленных также спутниками Жерома, он сел на одну из них и, заставив ее войти в реку, поплыл к другому берегу, так что бросившаяся за ним погоня заметила его лишь тогда, когда он уже переплыл значительную часть реки. Они с досады выстрелили в него несколько раз, но пули его не задели, и он, доплыв до противоположного берега, исчез в темноте.
Спасители графини де Валенфлер были по большей части мексиканские вольные солдаты, называющие себя сивикосами. Эта стража набирается из охотников и авантюристов всех стран; ее назначение защита асиенды и ранчо от нападения краснокожих. Содержатся сивикосы на счет богатых асиендерос и ранчерос Соноры и прибрежных штатов, находящихся недалеко от индейской территории. Сивикосы отличаются неустрашимостью, жестокостью и весьма сомнительной честностью. Они никогда не берут пленных.
Каждого взятого ими индейца подвергают страшным пыткам и затем убивают.
Собственно, эти сивикосы часто нападают переодетые на те фермы, которые должны были бы защищать, и производят такие же опустошения, как те индейцы, против которых они призваны бороться.
По окончании борьбы, сивикосы немедленно отправились в лагерь Майора, где перебили раненых и увели лошадей, навьючив на них все, что награбили.
Потом, осмотрев тщательно карманы убитых и присвоив себе все, что в них нашли, они перевешали все семьдесят с лишком трупов на уцелевших деревьях.
Графиня пришла в ужас при виде этой кровавой расправы. Ею овладело непреодолимое желание поскорее убраться от этого места, где запах крови вызывал в ней тошноту.
По ее приказанию, Жером распорядился о немедленном снятии лагеря. В это время к графине подошли два охотника из числа подоспевших ей на выручку, которых она еще не знала, это были Темное Сердце и Железная Рука.
Двойной крик удивления вырвался у графини де Валенфлер и у Темного Сердца. Они друг друга узнали.
Настало молчание. Они своим глазам не верили — такой сказочной казалась им эта встреча посреди американской пустыни.
— Вы, сударыня… Вы здесь! — вскрикнул наконец охотник дрожащим от волнения голосом.
— Я самая, — ответила она, улыбаясь и протягивая ему руку, которую он почтительно поцеловал.
— Давно я не имел чести вас видеть, — сказал он. — Я проехал весь материк, чтобы вас найти, но совершенно напрасно. Вы уже тогда оставили Нью-Йорк, и никто не мог мне сказать, куда вы уехали. Писем от вас я тоже не получал.
— Да, по некоторым причинам, которые вы узнаете, я должна была переехать в Канаду, где и поселилась близ Квебека.
— Последнее письмо, которое я от вас получил еще в 1857 году, возбудило было во мне несбыточные надежды…
— Не говорите — несбыточные; разве вы не понимаете, почему вы меня теперь тут встретили.
— Как! Что вы этим хотите сказать?..
— Надо же было вас отыскать, тем более что я надеюсь возвратить вам потерянное счастье.
— Ах, сударыня, не говорите мне этого — я способен вам поверить; а вы сами знаете, что для меня не существует более счастья на земле.
— Вы с ума сошли, мой друг! Кто вам мешает мне верить? Разве я вас когда-нибудь обманывала?
— Нет, сударыня, простите меня великодушно! Но то, на что вы намекаете, слишком уж хорошо!..
— Бог даст, это осуществится!
Охотник глядел на нее растерянным взглядом, он боялся с ума сойти.
— Надейтесь! — сказала она ему, ласково улыбаясь, и, подозвав Жерома, велела ему ехать по направлению к асиенде «Флорида».
— А я, было, ехал в асиенду Дель-Парайзо, — ответил Жером.
— Мне в той асиенде делать нечего, — ответила графиня, — а на «Флориде» меня ждут. Бывали вы в этой асиенде? — спросила она рядом ехавшего с нею Темное Сердце, в котором, конечно, читатель уже узнал Юлиана Иригойена, а в его друге — Бернардо.